Комнатки были маленькими, но ничего, не баре, зато каждому члену семьи досталось наконец-то по своей отдельной. Расположение их напоминало купе в поезде – длинный-длинный коридор и личное жилье в десять-пятнадцать-восемнадцать квадратных метров по одну сторону от него. Только потолки ниже, чем в поезде. Но все равно все были счастливы! Особенно Лидка. Она обладала уникальной способностью радоваться всему, что ее окружало, и заражала этой радостью других. И у нее наконец была своя большая комната, отделенная от коридора шкафом из модного ДСП. Комната, которую ни с кем не приходится делить, разве что только с гостями – столы накрывали именно у нее, но и этим она очень гордилась. Всем – и ее размерами, и огромным окном, и первыми в ее жизни объемными встроенными шкафами с антресолями, полочками, вешалками и ящичками, куда теперь могло влезть не только свое, но при желании и соседское барахло тоже. Кухонька, конечно, была совсем крохотная, метров семь, не больше, но хоть на метр крупнее той, что осталась на Кутузовском.

С первых же дней после переезда Лидка задружилась с лифтершами, которые работали парами день через два и только-только начинали, затаив дыхание, с нескрываемым удовольствием вникать в межсоседские, межэтажные и семейные отношения жильцов. Лидка принесла им по пакетику собственноручно слепленных пирожных картошка, неэкономно истекающих коньяком, узнала, как кого зовут, кто за что отвечает, и начало любви было положено. И это она сделала отнюдь не по обязанности, а в силу привычки быть со всеми в хороших отношениях и отношения эти поддерживать не только словом, но и десертом. Ну и сразу же представила свою Павочку, которая как никто понимала важность общения и всячески его подпитывала. Сделала это Лида красиво и с выдумкой – известная, мол, гадалка и ясновидящая, хотя потом в приватных разговорах с лифтершами намекнула, что Павочка – настоящая колдунья. Добрая, но вполне способная превратиться в злую, если как следует испортить ей настроение. Так что лучше ей не перечить. Ведьма, короче, настоящая ведьма, вздыхала Лидка. И, главное, не врала: гадать Пава гадала, а что характер иногда был как у ведьмы – чистая правда!

Других своих приятельниц Лида тоже знакомила с лифтершами лично и придумывала каждой что-то эдакое, чтоб выделить из общего серого потока гостей высотки. Все они когда-то давно выступали с Лидой в театре оперетты, кто пел, кто танцевал, но пятерка боевых подруг, костяк, так сказать, всегда оставался неизменным. Раз в неделю они собирались у Лидки на игру в карты, и Лида своей фантазией проложила им безостановочный путь к лифту.

Тяпу, например, она попросила перед первым приходом в квартиру на Калининском, еще до новоселья, надеть одну перчатку на правую руку, и, когда та вошла – а Лида встречала ее внизу, прямо у стола консьержа, – Лида торжественно и тихо, так, словно выдавая государственную тайну, нашептала на ухо любопытной церберши: «Это Энгельсина, та самая, помните, которая девочкой вручила Сталину цветы и которую он взял на руки. Это он именно с ней на той известной всем фотографии. – И Лида подсунула фото вождя с обнимающей его девочкой. – С тех пор она не снимает перчатку, чтобы сохранить воспоминания. Но на самом деле зовут ее Антонина, а имя Энгельсина ей дали только на один день, когда она вручала ему цветы».

И Тяпу запомнили, намертво запомнили, лифтерши даже изображали радость и слегка отрывали зад от стула, когда она входила в подъезд, чем выражали, видимо, трепет перед ушедшим тираном.