Стукнул ставень окна и шустрый старческий говорок вполголоса выкрикнул:

– Эй, страннолюдень! Слышишь, тебе говорю!

Я поднял голову и увидел выглядывающего из окна старичка. Его лицо показалось мне смутно знакомым.

– Ведаешь ли ты искусством стихосложения, мил человек? – странно спросил старичок. – Знаешь ли поэтику?

В отчаянной надежде спастись от погони я кивнул и сказал:

– Я знаю самые замечательные стихи на свете, – и тут же начал декламировать первое, что пришло в голову: – Я к вам пишу – чего же боле? Что я могу еще сказать? Теперь, я знаю, в вашей воле, меня презреньем наказать.

Лицо старичка удивленно исказилось, а затем он широко заулыбался. Он махнул мне рукой и повелел:

– Ну-ка, стремглав лети к нам. Я сейчас покажу Мите, что такое настоящая поэзия.

И скрылся в окне, будто и не было его.

Мои преследователи уже выбежали к каналу. Я открыл дверь и вошел в дом, благополучно уйдя от погони. Поднимаясь по лестнице на второй этаж, я ломал голову, гадая, где мог видеть этого удивительного старичка.

Дом, куда я попал, оказался большим и богатым. Не сравнить, конечно, с Таврическим дворцом Потемкина, где по приказу Павла, кстати, разместили казарму, но и не лачуга мелкого чиновника.

Лестница, по которой я поднялся, была широкой и покрытой роскошными коврами. На первом этаже я никого не встретил, зато на площадке второго в большом кресле храпел краснощекий и красноносый слуга. Я ощутил запах винных паров.

Окна прикрыли шторами. На площадке были две двери и некоторое время я постоял, пытаясь сориентироваться, в какую из них идти. Из-за двери слева послышался нетерпеливый крик:

– Ну где ж ты там, господин стихосложитель? Иди сюда, изнемогаю от нетерпения!

Я поспешил на зов, не смея и надеяться, что попал по адресу. Если это тот, о ком я думал, счастью моему не будет предела. Кроме того, я уже примерно разобрался, в какую эпоху попал. Это наверняка 1800 год, когда старичок, что позвал меня сюда, только вернулся из Швейцарии и сразу попал под опалу императора.

Краснолицый служитель продолжал безмятежно спать, клюя носом. Я открыл большую дверь и вошел в светлую просторную комнату. Окна распахнуты настежь, с улицы дул свежий ветер с примесью моря и до сих пор доносились свистки городовых.

У одного из окон стоял стул, а на нем сидел тот самый маленький старичок с морщинистым лицом и умными живыми глазами. Тонкие черты лица его чем-то напоминали большого проказливого ребенка. На нем был надет камзол на голое тело, на одной ноге – туфля, на другой – сапог.

– Помилуй бог, голубчик, да ты гений виршей и рифмы, – быстро сказал он и махнул, подзывая к себе. – Ну-ка, помоги встать, будем с тобой чай пить, а ты мне таинство стихосложения поведаешь.

Только теперь, подойдя ближе, я заметил, что ноги его сильно опухли. Старичок едва мог ходить. Я помог ему встать и он оперся о мое плечо. Любитель поэзии был настолько легок и невесом, что я невольно вздрогнул от его прикосновения, потому что помнил, что вскоре он должен умереть от болезни.

– Как тебя величать? – спросил старичок. – Позволь обращаться к тебе «Ваше величество», ибо поэты в моих глазах равны царям и античным богам.

– Александр Васильевич, меня зовут Виктор, – ответил я, так как встретился, конечно же, с великим полководцем Суворовым или русским Марсом, как его иногда называли. – Можно просто Витя.

Опираясь на меня, военачальник доковылял до огромной постели, стоявшей в углу комнаты. Я уложил его и Суворов, прикрыв глаза, попросил:

– Прочитай стихи свои, Витя.