– Зачем же тяжёлую?! Ведь я – жива. У меня есть дети!

Вот я сижу, сумочка рядом лежит. Модерн. И идёт офицер с саблей, по бокам – два солдата. Подходят ко мне.

– Вы кто?

Я говорю:

– Сейчас за мной придут врачи, они мне дальше помогут добираться в лагерь для проверки.

– Знаете, мы вас сейчас покормим, вы же голодная…

Мне показалось это странно. Как-то он неприятно себя ведёт, наигранно. И рожи у них такие… профессиональные. Они меня поднимают под руки. Берут мою сумочку. И вот я шагаю по поверженному германскому городку в сопровождении бравого офицера впереди, а по бокам меня держат два солдата. Еле переставляю ноги, слёзы текут. Ведут меня к коменданту этого города, нашему офицеру. Затолкали в машину. И повезли.

– Сейчас пообедаем, и всё.

Привезли меня в контрразведку. В Смерш. Там солдаты меня поместили на топчане. Принесли какую-то похлёбку. И каждую ночь меня солдат толкал в спину: надо было подняться по очень крутой лестнице на второй этаж. Там – офицер, не помню в каком звании. Короче говоря, я падаю.

– Встать!

Я – падаю. Это – в Смерше.

Они снова:

– Встать!

И так – 10 суток. Я плакала. Мне это иногда снится, и я вся до сих пор мокрая просыпаюсь. На десятые сутки – лежу на полу, потеряла сознание. Там такой ковёр, большая комната по-немецки убрана, стоит стакан с водой. Поднялась, попила водички. Как-то доползла до дивана. В общем, он входит:

– Мы вас проверили. Можете направляться куда хотите.

Я говорю:

– Как же я пойду, куда я пойду?! Дайте мне лошадь или повозку!

– А это уже не наше дело.

Попросила справку о том, что меня проверили, а то меня опять куда-нибудь запрячут. Говорят – никому не говорите, что вам плохо, вы у нас даже поправились. А я плачу…

– Можете идти, там недалеко пропускной пункт, и от них на попутной машине поедете в свой 16-й воздушный полк.

В конце концов посадили меня на коляску, привезли туда. Там меня наши солдаты и офицер встретили очень хорошо. Говорю: «Мне в 16-ю армию». Они меня покормили. Говорят: «Сейчас остановим машину – и вас отвезут в 16-ю армию, она здесь». Посадили на повозку, и я прибыла в свою 16-ю. Там сразу:

– Егорова!!! Егорова!!!

Меня поместили в красивую комнату.

– Будете ходить в офицерскую столовую. Мы вас должны держать, пока из Смерша не придёт проверка.

Цехоня был адъютант 3-й эскадрильи, такой неповоротливый, я его раньше немножко гоняла. А тут он – в 16-й воздушной! Говорит:

– Анечка, так я тебя на руках!

Принёс мне какие-то немецкие платья, ботинки. Я говорю:

– Спасибо, Цехоня! Лучше отправь жене домой, там ведь у нас очень бедно, а тут это лишнее.

Он немножко всплакнул… «Анечка, ты поправляйся». Я ему говорю: «Ты извини, что я тебя гоняла». – «Правильно ты делала!»

Потом из армии сообщили в дивизию. Прошло сколько времени… ждали, когда из Смерша придёт доскональный допрос. А у меня же и справка от них уже есть!

Ко мне и гости ходили, я и кушала в офицерской столовой. Рай, живи и радуйся! А потом как-то я вышла на улицу, сижу на скамеечке. А сумочка всё время со мной. Там всё огорожено. Ворота открылись, въехала полуторка. И оттуда бежит, бежит, вот так руки расставил… Шнитке, замполит нашего полка, 85-го! Они узнали. Воздушные стрелки – ещё прохладно было, они все в меховых комбинезонах – окружили меня. Шнитке:

– Пойду оформлю! Отвезём в полк!

– Да нет, не торопитесь…

– Всё же я пойду, я увезу вас!

Ну, Шнитке есть Шнитке. Правда, в тот раз никому нотаций не читал. А одному замполиту нашего 85-го полка как-то тёмную сделали. Они его так побили!

– За что?

– Ходил всё указания давал. Прилетает кто-то, или погиб, или что… а он там, короче говоря, в каждой бочке затычка. А Шнитке пришёл – к нему нормально относились. Я с ними и уехала. Политработники были связаны непосредственно с этими органами. Его, наверно, потому Смерша и не послушались.