Никто из нас не понимал, каким образом мина успела незаметно для нас нажрать столько ниртрожира, мы должны были или сами ее отследить на патрулировании, или по данным с «Катрана» вычислить, но гораздо раньше. Однако не случилось. Почему – не понятно.

Это означало, что мы или с интерпретацией данных радара ошиблись, и масса нитрожира составляла двести килограммов, а не двести тонн, как у кита, на минуточку, или биотехи придумали что-то новенькое, с чем мы раньше не сталкивались.

От беспилотника в таких случаях толку ноль. Он ничего, кроме радарных меток, передать нам не может. Боевое охранение платформы, даже если оно совсем хлипкое, уничтожит дрон на подходе, не дав ему передать ни изображение с камер, ни данные сонара. Так что это пустое, мы это еще четыре года назад поняли. Дроны хороши с пиратами воевать, там им цены нет, а тут, в глубине, от них толку значительно меньше. Тут нужны люди, да не абы какие, а с достаточным для этого опытом, с наработанными до автоматизма навыками и высочайшей психической устойчивостью.

Час назад мы с Рипли, Баком и Викингом выдвинулись с базы на батиплане «Валерка» в юго-западном направлении. Но до самой цели двигаться на батиплане нельзя, так как его твари издалека услышат, бросятся в атаку, нам придется связать себя боем, вместо того, чтобы нанести удар по главной цели. Именно чтобы избежать этого была придумана тактика донной охоты.

Так что батиплан мы оставили на безопасной дистанции, с Рипли за штурвалом и Викингом в кресле огневого комплекса. Затем, вдвоем с Баком, выдвинулись пешим порядком к намеченной цели. После выстрела в главную цель мы неизбежно выдадим свою огневую позицию, и на нас ринется все боевое охранение. Тут-то, настанет черед Рипли и Викингу нас прикрыть плотным огнем, дать отойти, взять на борт, и дать ходу.

Обычно такие атаки донников заканчивались тем, что батиплан уводил за собой все боевое охранение убитой платформы, а на подходе к глубоководной базе, тварей тупо уничтожали всех до единой огнем из стационарных огневых комплексов, и на этом дело заканчивалось. Но в нашем случае такой тактический ход не прокатит, нам драпать придется до берега, под прикрытие батарей, а не на базу «DIP-24-200». На базе у нас оставался только салага по прозвищу Дикий, у него не было ключа от огневого комплекса, а потому он не мог отразить атаку тварей, когда они приличной ордой увяжутся за батипланом.

При работе в жидкостном скафандре легкие боевого пловца заполнены несжимаемым «рассолом», чтобы грудную клетку не раздавило чудовищным давлением глубины. Говорить в таком состоянии невозможно, поэтому мы общались на дне жестами Языка Охотников, которые вычислитель скафандра переводил в текст на визоре шлема.

«Еще два „светлячка“, и уходим в режим маскировки», – передал я Баку.

«Принял, готов», – ответил он.

У меня чаще забилось сердце. Это было самое трудное в работе охотника-донника – выход на огневую позицию в режиме затрудненного обнаружения. Тут уже никаких «светлячков», и даже никакого фонаря на шлеме, тут уже все. Тьма. Полная. Причем, довольно надолго. В режиме затрудненного обнаружения мы не могли пользоваться любыми активными средствами, даже сонар включать было нельзя. Все, что мы могли – наблюдать за радарными метками на визоре шлема, а так же улавливать звуки и другие сигналы в пассивном режиме. В общем, то еще развлечение. Не для слабых нервов.

Не смотря на тренировки, не смотря на опыт, мне все равно было не по себе в ожидании, когда погаснет последний «светлячок». Вот он начал меркнуть, и я не стал растягивать эту пытку, закрыл глаза, а когда открыл, меня окружала первобытная тьма. Она и за миллиарды лет до появления человека тут была, и сейчас заполняла пространство, и даже когда Солнце распухнет в предсмертной агонии, когда поверхность океана закипит от нарастающего жара, тут, на дне, останется такая же тьма и такой же ледяной холод.