Стало страшно, что в любой момент, ты можешь оказаться не в том месте и получить свою порцию железа. Самое страшное на современной войне то, что ты не можешь ничего контролировать на сто процентов. Это нужно принять как факт и делать все возможное, чтобы снизить риск гибели.

– Быстро грузимся по машинам и едем в эту точку, – «Крапива» показал нам место в планшете, – выдвигаемся немедленно. Разгребать завалы будут позже. Для этих ребят боевые действия закончились.

К счастью, у нас никто не погиб и даже не был серьезно ранен. Некоторых ушибло кирпичами, но ранения были незначительными. Впервые с момента выезда из Москвы я вспомнил про Господа Бога и помолился:

«Боже. Дай мне сил… Просто сил… Спасибо тебе, Господи, что уберег меня и ребят!».

Когда я дочитал молитву, нахлынули противоречивые чувства: сожаление, что погибли ребята, и облегчения, что погиб не ты. В эту ночь украинцы произвели несколько таких обстрелов. Современная война, с ее техническими возможностями и новыми технологиями, больше не дает шанса и право надеяться на русский «авось»! Глупость, безответственность, разгильдяйство и нежелание относиться к противнику серьезно убивают больший объем личного состава. Это были первые бессмысленные жертвы, с которыми я столкнулся на этой войне.

В итоге, мы быстро погрузились в машины и выехали в сторону станции Попасной.

Пока мы ехали, я вместе со своим отделением сидел в кузове и по привычке смотрел в щель между бортом и брезентом. Осенью на Донбассе практически не бывает снега. Грязь и пыль смешались с осенними дождями и застыли корявыми комьями, на которых прыгали машины. Бескрайние сельскохозяйственные поля с неубранным урожаем подсолнуха и чахлыми линиями посадок не создавали никаких препятствий для промозглого, пронизывающего до костей ветра. Ветер, как вражеский коптер, залетал в кузов и обдавал нас колючими осколками холода. Скрючившись и шмыгая носами, мы вновь тряслись на колдобинах, прижимаясь друг к другу, как пингвины которых одели в военную форму. Я смотрел на бойцов и видел на их лицах отрешенность от происходящего, которая позволяла спрятаться в потаенных уголках своего сознания, улететь из этой машины в свой, придуманный и безопасный мир. В отличии от них, я взял на себя ответственность быть командиром, а это значило, что я больше не могу себе позволить думать только о себе. В любых обстоятельствах мне необходимо было в первую очередь думать о подразделении и быть примером жизнестойкости. Периодически машина резко тормозила объезжая препятствия и двигалась дальше. Скрипела коробка передач и угарный газ из выхлопной трубы, забрасывало порывами предательского ветра внутрь. Было раннее утро, когда мы въехали в город. Внезапно машина сделал крутой поворот и остановилась.

– Выходим. Приехали, – командовал «Крапива».

Я откинул брезент и выпрыгнул на землю. Помог бойцу, выпрыгнувшему за мной, открыть борт, и мы стали помогать выгружаться остальным. Оглядеться я смог только через минут десять, когда уже немного рассвело. Как позднее выяснилось, привезли нас на северо-восточную окраину Попаски.

Я увидел двор, который окружали полуразрушенные и обгоревшие бетонные коробки пятиэтажных хрущевок. Голые деревья с отрубленными и оторванными, будто ампутированными, ветками дополняли постапокалиптический пейзаж. Правее находился остов перевернутого жигуленка.

«Где-то я это видел, – стал вспоминать я. – В каком-то ролике… Точно! Я видел это в «Тик-Токе»! Бойцы «Ахмата» выкладывали этот двор!».