– Зеки? – повторил за ним я.

– Мы уже несколько месяцев воюем. За свободу и полную амнистию!

Внизу началось движение, и зеки сказали нам, что настало время обеда. Мы вместе с ними спустились вниз, и нас накормили вполне сносной едой. За столом сидело около ста человек. Двадцать пять были наши, а остальные присутствующие были из бывших заключенных. На тот момент я слышал от «Магазина», что в «Вагнере» воюют заключенные, но не знал о реальном масштабе этой инициативы.

В завершении нам выдали «вагнеровские» пайки. В картонной коробке была банка тушенки, отличного качества, фасоль с мясом, банка печеночного паштета, три пачки галет, шоколадка, чай, кофе и сахар. И, естественно, набор одноразовых приборов.

После обеда я решил пройтись и посмотреть, что тут происходит. Неизвестность рождала напряжение и вопросы: «Куда мы поедем, и что нас там ждет?».

Лучше всего отвлечься от напряжения мне помогала прогулка. Я обошел вокруг здания и вернулся в холл. Несколько наших ребят сидели с местными и внимательно их слушали.

Я решил тоже послушать рассказы бывалых воинов, получивших ранения в бою. Я подошел и молча присоединился к их тусовке, сидящей за несколькими сдвинутыми столами. Наши распотрошили свои пайки и угощали местных. По кругу ходила кружка с чифирем. Какой-то боец задрал штанину и показывал следы от осколочных ранений двум парням из нашей группы:

– Там пиздец, братва! Жопа! Хер голову из окопа высунешь! со мной из отряда записалось сто человек. Месяц, и половина – «двести». В Соледаре почти весь взвод стерся, – взахлеб рассказывал зек с выпученными глазами.

К нам подошел доктор в белом халате. Рассказчик, увидев его, замолчал.

– Бля! Я же вам сказал тут не устраивать «блат-комитет»! Нахуя вы тут лапшу этим на уши вешаете? Не слушайте их. Эти уебаны вам еще не такое расскажут, – не стесняясь в выражениях стал орать он.

– Доктор, что ты кричишь? Мы ребятам рассказываем о том, как дела обстоят, а ты орешь, как подорванный.

– Предупреждаю в последний раз, – строго и по слогам сказал доктор, – ещё раз вас тут застану – выпишу! Поедете обратно недолеченными.

– Ясно, ясно… – раненые стали собирать еду и пошли на улицу.

Доктор повернулся к нам:

– Все, что они говорят, можно поделить на сто двадцать пять. Они тут гасятся, чтобы время контракта шло быстрее. Раны свои расковыривают.

– Каким образом? – удивился я.

– Это не самострелы. Они не дебилы, чтобы стрелять в себя и подставляться под «вышку». Как бы вам объяснить? Допустим, идет обстрел. Он руку из окопа вытаскивает и ему осколками попадает по руке. И все! Он «трех-сотый». Идет на эвакуацию. Их задача пропетлять тут полгода. На фене это называется «замастыриться» и «съехать на больничку».

Я испытывал смешанные чувства по отношению к происходящему. Бойцы из моей группы тоже смотрели на доктора с выпученными глазами. С одной стороны, не было повода не верить доктору, но это звучало неправдоподобно и дико.

Я впервые столкнулся с бойцами ЧВК, которые были привлечены к боевым действиям из мест лишения свободы. Мои фантазии об элитном подразделении подверглись очередному штурму суровой реальности. Доктор попрощался с нами, пожелал всего хорошего и ушел.

– «Констебль», как думаешь, кому из них можно верить? – спросил у меня «Роджер» – парень, приехавший вместе со мной.

– Себе. Попадем туда и все узнаем. По моему опыту, всегда находятся «герои». Те, кто любит рассказывать красивые байки о войне. Люди, которые реально были в аду и реально воевали, чаще всего скромно молчат или рассказывают без лишнего пафоса и драматизма. Слова «пафос» и «драматизм» тебе понятны? – уточнил я раздраженно.