– Благодарю! – поклонился я.

– Отдыхайте.

Я повернулся и отправился к кострам. Далеко, впрочем, не ушел. Меня перехватил Синицын.

– Дельце есть, Платон Сергеевич! – сказал, подмигнув.

Он отвел меня на край поляны, где у разостланных на траве шинелей топтались три унтера и каптенармус. Ротная аристократия собралась. Офицеры – они ведь сверху, в обыденную жизнь подразделения не вмешиваются, всем заправляют фельдфебель с унтерами. Маловато их здесь, так и рота неполная – едва треть после боя уцелела. При виде нас «аристократы» расступились. Итак, что тут у нас? Три седла и три парных саквы[19]. Содержимое последних вытряхнуто на шинели и даже аккуратно разложено. Какое-то тряпье, жестяные коробки, ножи с костяными ручками, патронные сумки, манерки и кошельки. Оружие: три сабли, одно ружье – короткое, ствол толстый с раструбом. Кавалерийский тромблон, заряжается картечью, удобно стрелять на скаку. Если бы гусар жахнул из него в меня… Я невольно поежился. Еще на шинели лежали шесть пистолетов, сбоку стояли три пары сапог.

– С гусар сняли, – пояснил фельдфебель. – Ты их убил, значит – твое.

Все пятеро уставились на меня. Ага! Застрели гусар егеря, трофеи пошли бы роте. Я же в штате не состою…

– А кони? – спросил я. – Живые хоть?

– Отощали малость, – сообщил каптенармус, – овсом бы подкормить. Но ехать можно, ежели одному и пересаживаться.

И вновь взгляды. Проверка на вшивость. Сейчас барин затребует лошадей, сядет в седло, возьмет на повод заводного коня и, груженный трофеями, поскачет прочь. До первого аванпоста – русского или французского. Французы – те застрелят сразу, русские немного помучат и признают шпионом – с тем же результатом.

Подумав, я подобрал с шинели манерку. Судя по весу, полная. Я стащил в горловины стакан и понюхал. Ого! Коньяк – вернее, бренди. Не получил он здесь еще свое знаменитое имя. Я напустил в стакан светло-коричневой жидкости и сделал глоток. Ароматная жидкость провалилась в желудок, внутри сразу потеплело.

– Угощайтесь, Аким Потапович! – протянул стакан фельдфебелю.

Тот взял стакан и осторожно глотнул.

– Скусно! – заключил и передал стакан стоявшему рядом каптенармусу. – Мягкая, и горло не дерет.

– Из вина гонят, – пояснил я. – Бренди называется.

Стакан пошел по рукам. Остатки допил младший унтер, стоявший с краю, который и вернул стакан мне. Я надел его на горловину манерки.

– У меня для вас объявление, Аким Потапович и господа унтер-офицеры. Имел разговор с Семеном Павловичем, и он дал мне дозволение остаться при роте вне штата.

Показалось, или лица унтер-офицеров приняли довольное выражение?

– В связи с чем прошу принять меня в артель[20], а трофеи взять в совместное имущество. Согласны?

Унтер-офицеры и каптенармус уставились на Синицына. Тот важно кивнул.

– Принимаем, Сергеевич. Такой человек, как ты, лишним не будет. И как фельдшер, и как добрый боец. Так, братцы?

Унтер-офицеры закивали.

– Что до трофеев, то все не возьмем. Мы тоже с понятием. Фельдшер ровня унтеру и не должен ходить оборванцем. Соберем, как положено. Понял, Зыков?

Каптенармус неохотно кивнул. Похоже, этот хомяк, выдавая мне одежду, исходил из принципа: на тебе, небоже, что нам не гоже.

– Все! – Сицинын энергичным жестом подвел черту под разговором. – Идем, Сергеевич! Отныне твое место у костра подле меня.

Вот и определились…

Офицер с эполетами полковника штабной службы вошел в кабинет маршала Даву и поклонился.

– Бонжур, ваша светлость.

– Проходите, Маре! – кивнул маршал. – Не стойте у порога, – он с интересом посмотрел на ранец в руке посетителя. Что на этот раз притащил неугомонный начальник разведки? – У вас свежие сведения о Багратионе? Где он?