– Я о тебе еще от Химика слух имел. Он о тебе на пересылке толковищу вел. Ты, говорил, Гайера не знаешь – чистодел, каких мало. У любого, мол, шкарята на ходу поблочит, – покровительственно признавал Клоп.

– Это еще что! – умилялся Семерик. – Ты бы видел, Клоп, как он в камере у одного фрея «сидор» по соннику увел, прямо с подголовы!

– А я его еще и по воле знаю! – похвалился Башкан, запивая кусок аппетитного, круто посоленного ржаного хлеба водой из жестяной кружки.

Мельком оглядев штрафников, Павел был неприятно поражен тем, с какой ищущей готовностью оказаться в кругу уголовников – только помани горбушкой хлеба – наблюдали за «хеврой» Туманов и некоторые другие. Уловка Мани Клопа и его дружков не хитрая, но верная, испытанная: когда рассудок приглушен воплями брюха, легче совратить, одурачить неокрепшую, неустойчивую душу ловкими бреднями о заманчивых благах воровской жизни. Глядишь, и попадет кто, вроде Бори Рыжего, в расставленные сети.

«Твари поганые! Знают, когда и на какую мозоль надавить, специально души травят!» – все больше и больше озлобляясь против ворья, думал Павел, устраиваясь на нарах так, чтобы не слышать противного чавканья, доносившегося из чуждого угла.

Рядом ворочался и тяжело вздыхал о чем-то напряженно размышлявший Махтуров.

– Знаешь, Паш, наверно, я давеча был не прав, – наконец раздумчиво, как бы освобождаясь от мучившей его тяжести, произнес он. – Никак нельзя нас с этой поганью уравнивать. Равная у нас только возможность искупить вину.

– Пожалуй…

Мучил голод. Из воровского закутка по-прежнему слышались намеренно громкие дифирамбы в честь чистодела – ширмача Гайера. Остальные штрафники подавленно молчали.

Ночью с ротной кухни пропали мясо и комбижир. На завтрак повар с повозочным привезли бачки с пустым супом.

Получив положенный черпак похлебки, Туманов поставил котелок на нары, с обиженной миной поскреб ложкой по дну.

– Не бойсь – не сломается! – деловито, будто и не иронизировал вовсе, утвердил степенный калмыковатый Костя Баев.

– Ну и харч! Что там был, что здесь – одна чертовина! Чтоб им всем повылазило!

– Неужто норма такая армейская, ребяты?

– Забыли повара съестнуху в котел бросить, что ли? Жмоты! У самого морда – только что не лопается. Кирпичи сушить можно!

– Глянь, глянь! И ухом не ведет, паразит такой! Будто его не касается!.. – поднялись отовсюду недовольные, возмущенные голоса штрафников.

– Норма как норма. И мы здесь ни при чем, – невозмутимо раздавая черпаки, парировал повар. – Если б не сперли мясо с жирами, был бы и вам добрый суп, как всем людям.

– Вот и кормили бы своей бурдой тех, кто спер. Мыто при чем?

– Вы же, сволочи, и сперли.

– Но-но! Кто это вы? Ты видел?

– Окромя вас, некому. Ни разу еще ничего не пропадало, пока вас на нашу голову не пригнали. Жулье!..

– Конечно! Если штрафники – значит, поливай грязью, да? Вали валом – опосля разберем?..

Но как ни шумели, как ни ворчали, а с похлебкой в один присест расправились. Не отказались бы и от добавки, да не положено. Потянулись к бачкам с питьевой водой – котелки ополаскивать. И лишь тогда разобрались, что «хевра» все еще усиленно чавкает в своем углу и опять, подначивая, во всеуслышание умением жить похваляется. Неспроста напоказ выставляются, наверняка нечисто дело. Взяло штрафников за живое.

– Да что же это такое делается-то? – вскипел обычно отмалчивавшийся, покладистый «указник» Сикирин, слесарь-сборщик с авиационного завода. – Ведь точно они стащили! Сто человек голодными оставили, негодяи! К стенке таких надо без всякой жалости! Выродки!..