Отметки на земле, схожие с границами пологих холмиков и состоящие с ними в одну линию, дали понять Виктору, что копать ему и его коллегам по отмене смертного приговора придется не иначе как могилы под место предстоящего захоронения тех, кого сегодня утром расстреляли, чьи тела лежали под каменной стеной амбара.

– Пока нам повезло, – вполголоса протянул один из арестантов, который оказался во время работы рядом с Виктором. – Штрафная рота не так страшна.

– Ну конечно! – тихо возразил ему второй. – Ты хоть одного человека знаешь, кто в них был? Я вот не знаю. А почему? Да потому что из них не возвращаются. Созданы они для перемалывания таких, как мы. Совершил преступление – искупи вину кровью. А прямо значит – умри в бою!

– А как это? Как вину кровью можно искупить? – перебил его Виктор.

Говоривший солдат замолчал. Подняв из-под шапки глаза, обвел взглядом вокруг себя, посмотрел в сторону конвойных. Убедившись, что помешать ему ответить на вопрос никто не сможет, заговорил:

– Собирают боевое подразделение из всяких нарушителей воинской дисциплины, из преступников. Кто-то что-то украл, кто-то кого-то ударил, приказ не выполнил, устав грубо нарушил. А еще говорят, что уголовников из тюрем и лагерей доставляют для искупления вины перед Родиной и чтобы судимость с них сняли. И уже в сформированной роте отдают всем приказ, который заранее считается невыполнимым. Например, взять неприступную высоту. Или провести разведку боем, в ходе которой выявляются огневые точки врага и его слабые места в обороне. Туда и бросают штрафников. Вроде бы и не так жалко таких, потому как они неблагонадежные. А заодно и шанс дается на снятие судимости. Приказ выполнил, сам выжил – судимость автоматически с тебя снимается. Ну а если погиб или ранен, то принято считать, что позор свой ты кровью смыл. Но это я тебе по-простому объяснил.

– Ты теперь лучше скажи ему и мне, как выжить при выполнении невыполнимой боевой задачи? – задал вопрос еще один арестант, выслушав слова первого.

Его вопрос остался без ответа, так как конвойные привели к ним вторую группу солдат из амбара, по всей видимости, тоже избежавших расстрельного приговора и зачисленных в списки штрафной роты. Тем, кто копал могилу, в глаза бросилось то, что они несли на весу, взяв за руки и за ноги, тех самых мертвецов, кто был расстрелян утром. По указанию сержанта-великана они небрежно сложили безжизненные тела близ будущей могилы и отправились прочь. А через пять минут пришли снова, принеся на то же место очередных покойников.

Третья группа прибывших арестантов из амбара по указанию сержанта-великана начала раздевать мертвецов, снимая обмундирование, оставляя их только в нижнем белье. Они же волоком стащили покойников вниз, на дно уже готовых могил, и забросали их землей, завершив тем самым захоронение.

Виктор грел замерзшие руки над пламенем костра, сев на корточки и глядя перед собой. Он думал о доме, о матери с отцом, о том, что каким-то чудом избежал крайне сурового наказания за, казалось бы, не самое страшное преступление. Но все усугублялось войной, военным, фронтовым положением, где погоня за укреплением воинской дисциплины была очень важна. Жестко и жестоко карались любые действия не по уставу, не по законам военного времени.

Еще вчера он провел ночь в колхозном амбаре, приспособленном для содержания арестантов, в компании таких, кто преступил закон, нарушил устав, не выполнил приказ командиров. Потом участвовал в захоронении тех, кому военный трибунал вынес расстрельный приговор. Затем убыл в направлении передовой, где оказался снова в окопах, в земляных укреплениях. Тут кто-то из командиров упомянул его фамилию в списках на комплектование одного из взводов, для которого была выделена отдельная землянка, длинная и просторная, кем-то уже обжитая, о чем говорило наличие нар, простенькой печи недалеко от входа и длинного стола, изготовленного из плохо обработанных досок.