«Фоккер» с ревом, «сдирая шкуру», пронесся над «пешкой» и, опередив ее, пошел на разворот. И идеально вписался в прицел летчика. Бомбардировщик Пе-2, проектировавшийся как тяжелый истребитель, помимо оборонительных пулеметов у штурмана и стрелка-радиста, был вооружен еще и двумя скорострельными ШКАСами, под огонь которых и попал беспечный немецкий пилот.

Размалеванный пиковыми тузами «Фокке-Вульф-190» покачнулся, словно натолкнувшись на невидимое препятствие, а потом, пьяно раскачиваясь с крыла на крыло, потянул к земле. За ним волочился неряшливый шлейф серовато-черного дыма.

Это окончательно умерило пыл асов люфтваффе, которые воевали не то чтобы трусливо, но очень расчетливо.

«Пешка» упрямо держалась в воздухе, переваливаясь с крыла на крыло. В таких случаях летчики говорят: «Долетим на самолюбии». И действительно, плоскости и фюзеляж бомбардировщика-разведчика Пе-2 были продырявлены осколками и пулями, правый двигатель горел, оставляя за собой шлейф черного дыма, а левый – еле тянул, чихая и отплевываясь сизой бензиновой гарью из патрубков.

Пара истребителей Як-9 штрафной эскадрильи пристроилась по бокам, метрах в десяти от законцовок крыльев Пе-2, а капитан Волин вместе с ведомым ходили над ней с превышением в пятьсот метров, прикрывая от немецких истребителей, которые могли появиться внезапно в любой момент.

– «Пешка», прием, предлагаю садиться на нашей площадке.

– Спасибо, «Маленький», а места хватит?

– Так точно. Только садись аккуратно.

Уже показалось поле импровизированного аэродрома на вершине вытянутого пологого холма. Флажки отмечали границы полосы, возле старта лежали белые полотнища посадочного «Т».

– Понял, иду на посадку с ходу.

Бомбардировщик Пе-2, волоча за собой шлейф угольно-черного дыма из разбитого двигателя, выпустил шасси и закрылки. Летчик-бомбардировщик решил не плюхаться на брюхо, выполнять посадку по всем правилам, что требовало высокого мастерства и опыта. Но, впрочем, именно таких пилотов и посылали на особо ответственные задания, каким была аэрофоторазведка.

Взрыкивая и чихая единственным перегруженным и перетруженным мотором, «пешка» скатилась с полосы, на которую тут же стали приземляться истребители звена капитана Александра Волина. Посадка проходила на последних каплях горючего.

Летчики вылезали из кабин и бежали к дымящейся «пешке». Возле бомбардировщика уже суетились техники, заливая опасно дымящийся мотор на правой плоскости. Мелькали белые халаты военфельдшера и санитаров.

Из нутра прокопченного, изрешеченного бомбардировщика выбрались летчик, штурман и стрелок-радист. Все были живы, но все – ранены. Штурман, высокий смуглолицый капитан с черными щегольскими усиками, бережно придерживал висящую плетью левую руку. Рукав гимнастерки был мокрым от крови. На широком лбу и пшеничных волосах летчика кровь уже успела подсохнуть и взяться коркой.

Стрелок-радист, которому от силы исполнилось восемнадцать, был бледен, но все же умудрялся шутить. Белая полоса бинта индивидуального перевязочного пакета пересекала правое бедро прямо поверх галифе и уже успела побуреть от крови.

К ним сразу же подбежали военфельдшер эскадрильи и солдаты-санитары.

– Здоровэньки булы! Зараз ликуватысь будэмо. – «Полевой врач» прямо тут, под крылом бомбардировщика, чуть ли не силой усадил летчиков на разложенные на земле носилки и после беглого осмотра начал уколы и перевязки.

Военфельдшер Захар Иванович Терещенко был пожилым дядькой, прошедшим Первую мировую и Гражданскую войны. Собственно, за Гражданскую он и сидел по статье 58 «Измена Родине». Но на деле вся его вина заключалась в том, что в восемнадцатом году он был насильно мобилизован петлюровцами и служил у них полковым лекарем.