– Это хорошо?

– Мне нравятся умные женщины, – признался Ториа. – К тому же у нее мощный эмоциональный фон. Внешне сдержанная, но обладает взрывным темпераментом. Молода, но уже воплощает все прелести зрелой женщины – влюбчива и может себе это позволить.

– Не вижу смысла вмешиваться, если она настолько благополучна.

– В том-то и дело, что каждый из элементов сам по себе вопросов не вызывает, но в единую систему они никак не складываются. Не находит наша девушка равновесия между своим темпераментом, умом и окружающей действительностью. Поэтому крайне уязвима.

Ториа становился особенно красноречивым, когда требовалось отходить от согласованных схем, вносить изменения, переворачивать все с ног на голову, а потом возвращать обратно, и так до бесконечности.

Любые планы были для него просто бумажками. Не более того. Главное – творчество. Человеческие судьбы, характеры и психологические драмы он ставил намного выше технологий, научных открытий и аппаратных игр.

– Я не против, – сказал Громов. – У сильной личности картина выражена более ярко. И результат интереснее, что, собственно, и нужно. Мы работаем не для маргиналов.

– Тогда прошу ознакомиться, – сказал Мэлор, вручая досье в белой пластиковой папке с эмблемой института.

С первой страницы на Громова смотрела фотография Марики.

Правительство собралось в полном составе. Узнав о том, что президент просил обратить внимание на проект Громова, министры насторожились.

Понятно, что Кремль увлечен идеями модернизации, но откуда высочайшее благоволение отдельно взятому проекту? Что и кто за ним стоит? А не вызовет ли это ревностную реакцию премьера, который не любил, чтобы навязывали, внушали и подталкивали?

Для объективности оценок пригласили людей с безупречной репутацией или, по меньшей мере, обученных научной грамоте и славящихся способностью к удивительным перевоплощениям: главу корпорации нанотехнологий Чарова, президента Академии наук, выдающегося математика Лосева, директора Ядерного института Климчука, других видных ученых и хитроумных администраторов.

Чаров в свою очередь настоял, чтобы «великий хурал» расширили за счет представителей большого бизнеса в надежде на то, что, несмотря на коматозное состояние частных компаний, деньги для «технологического прорыва» все же найдутся.

Тем более что панические крики олигархов «помогите, тонем!» совпадали по времени с приобретением зарубежных спортивных клубов, дворцов и, разумеется, яхт, больше напоминающих габаритами и электронной оснасткой крейсера, авианосцы и линкоры.

– Поздравляю с аншлагом, – сказал Ратов, позвонивший Громову за день до заседания. – Читаю списки участников. Впечатляет.

– Поедем вместе? – спросил Громов.

– Нет, встретимся в Доме правительства.

«Все же он меня избегает», – подумал Громов. Срочные дела отвлекали его от грустных размышлений, которые не могли привести к утешительным выводам. Забыть Марику не получалось, невзирая на риск окончательно разрушить добрые отношения с Ратовым.

При входе в зал заседаний на пятом этаже Белого дома у Громова возникло странное ощущение. Как будто он оказался участником пьесы со знакомыми актерами или попал в ожившую кинохронику, герои которой вылезли из телевизионного экрана, расселись вокруг него и вовлекли его в свою игру. Делали они это весьма искусно, уткнувшись в бумаги, поглядывая искоса и исподлобья, притворяясь, что его не замечают, и всячески скрывая свои замыслы.

Громов раскрыл папку с текстом сообщения, но в бумаги почти не заглядывал. Он помнил каждое слово, говорил убедительно, с легкой, возможно, даже слишком неуловимой иронией, чутко угадывая настроение аудитории.