– Что с тобой, Вова? – спросила она, заглянув мне в глаза. – Когда ты так этим загорелся? Ведь еще недавно…

– Всегда горел, – сказал я с улыбкой. – Просто не говорил раньше. Ладно. Давай уберем весь этот беспорядок.

Мамины снова глаза заблестели. Она едва слышно всхлипнула. Казалось, Вовина мама хотела сказать мне еще что-то, но не решалась.

Когда в окно веранды застучали, мама вздрогнула.

– Нюра! – Раздался зычный высоковатый голос деда Фомки.

– Оу! – Отозвалась бабушка.

Старик появился в дверях кухни.

– Здрасте! Вся семья в сборе, а? – Дед Фомка показал в улыбке щербатый рот. – Че вы тут, молоко разлили? Ну ниче. Пускай это у вас на счастье будет.

– А что ты вернулся, деда? – Спросил я, подняв взгляд от склянок.

– Да представляешь, Вова, дотопал до дому и все думаю: чего я забыл? Будто бы чего-то мне не хватает. Ходил-ходил по двору, да потом и вспомнил! Удочки я у вас оставил!

Я бросил взгляд на чехол, который старик примостил за дверью.

– Не видали? – Спросил он.

– Видали, – ответил я. – Вон он, за дверью стоит.

– Ой! Да и правда! – Дед Фомка взял чехол, повесил на плечо, словно ружье. – Ну ладно, пойду я!

– Мож, останешься? – Поднялся я. – Мама сушек купила. И пряников. Давай чай пить.

Фомка пожал плечами, улыбнулся.

– Ну… И правда… – Мама, до этого момента старательно прятавшая блестящие глаза от старика, наконец подняла на него взгляд. – Оставайся, дядь Фома. На чай.

Старик весело разулыбался.

– Ну, раз хозяйка приглашает, так чего бы не остаться?

– Здрасьте!

– Здравствуйте.

– Здрасте, Вера Васильевна!

– Здравствуйте.

Ученики, один за одним вбегавшие в школьные двери, здоровались со стоящей на входе строгой женщиной. Женщина под пятьдесят, одетая в светлую блузку и черную юбку, внимательно наблюдала за тем, как школьники спешат на уроки.

Подражая окружающим, я прошел мимо нее и бросил: «Здравствуйте».

– Здравствуйте, – обратила она ко мне свое грубоватое лицо.

Школа номер девять располагалась в старинном четырехэтажном здании, красным своим фасадом смотревшим на широкий и не огороженный школьный двор.

Субботнее утро было прохладным, солнечным и приятным.

Видя, как детишки маленькими группками топают на занятия, мне просто невестилось, что я снова среди них. Все это: и школьный двор с железными турниками и лесенками, и задорный зов звонка, и веселый рокот детских голосов в школьных коридорах – пробуждало далекие и счастливые воспоминания. Будоражило тем, что я снова могу пережить это поистине беззаботное время. Время, в котором каждая проблема, каждый вызов, что вставал передо мной еще в детстве, с высоты прожитых лет, казались настоящими пустяками.

Детство, с его пустяковыми неурядицами и детскими невзгодами виделось мне одним сплошным отпуском после того, что мне пришлось пережить в зрелости. Когда я с головой окунулся в девяностые а потом и во времена новой России.

Миновав широкий актовый зал, я поднялся на второй этаж, к кабинету номер восемь, в котором мне предстояло присутствовать на первом, чуть ни за сорок лет, школьном уроке. Уроке математики.

Свой класс я нашел быстро. Стоило только глянуть на школьное расписание, весившее на большом стенде, расположившимся над гордым бюстом Ильича, стоящим в окружении советского флага и знамени РСФСР.

Когда я вошел в широкую, полную света аудиторию, шумевшие там одноклассники, почти сразу затихли. Все как один уставились на меня. Я обвел мальчишек и девчонок спокойным взглядом. В ответ видел бесхитростное детское презрение и холод.

По правде сказать, сейчас меня мало волновало отношение одноклассников. Еще вчера, перед сном, я твердо решил, что разберусь в том, что же за «предательство» совершил Вова Медведь. Если он и правда провинился – искуплю его вину. Однако что-то подсказывало мне, что дела обстояли совсем непросто. Чувствовалась во всем этом бойкоте какая-то несправедливость. Она читалась даже в глазах Глеба при нашем с ним последнем разговоре.