– Ну, не совсем так, конечно… Но очень необычно…

– Ой, я так тебе завидую, Маш! Я себе такого же хочу-хочу!

При этих словах Бруно не выдержал. Глянув снизу вверх на Машину собеседницу – кудрявую даму (или девушку, или старуху, хрен их поймет!) в чем-то серебристом и обтекающем, как рыбья чешуя, он рявкнул:

– Меня все хотят! Становись в очередь, дура, будешь восемнадцатой с краю!

Дама приоткрыла маленький детский рот и покраснела. Маша закатила глаза.

– Бру-уно, ну как тебе не стыдно? Ты грубишь заслуженной артистке России!

– И лауреату премии «Овация»! – напомнила заслуженная артистка.

– Блин, и лауреату к тому же! – Маша рассеянно посмотрела на свои ногти и полезла в сумочку за пилкой. – Ну ты, блин, вообще!

– А пусть не пристает! – огрызнулся Бруно. – Я при исполнении, между прочим! Нечего всякое фуфло толкать под руку! Арестую, и все дела!

Для пущей важности он подул в спрятанный на лацкане пиджака микрофон и сказал:

– Пятый, как слышишь? Следить за обстановкой в оба глаза! Вот так!

В этот момент был, наверное, подан некий невидимый знак, и вся публика потянулась в фойе. Там стояли роскошные черно-белые диваны, пиликали скрипки, а прямо по центру высилась огромная многоэтажная пирамида из бокалов. Бокалы, как тут же убедился Бруно, были пусты. Зато рядом с пирамидой он заметил грустного лохматого ребенка во фрачной паре.

– Пушистик, это ты весь шампань выпил? – строго спросил Бруно. – Что ты здесь вообще делаешь?

– То же, что и ты, – промямлил лилипут. – Охраняю, типа того…

Бруно расхохотался. Пушистик (он же Пушкин) в свое время был эскорт-боем для богатых московских клиентов обоего пола. В свои тридцать с лишним он был еще ниже Бруно, имел хрупкую фигуру подростка, тонкое одухотворенное лицо без малейшего признака растительности и с первого взгляда походил на учащегося детской музыкальной школы. Юного скрипача, к примеру.

– Пушистик, мать твою! Охранник! Да на тебя любая болонка гавкнет – ты в обморок ляжешь!

– Возможно. Но ты просто не владеешь ситуацией, – томно молвил Пушистик. – Сейчас маленькие люди – модный тренд сезона. Как плетеные сумки от Дольче и Габбана, как сапоги со стразами, крупные воланы, принты с природными мотивами…

– Короче! – перебил его Бруно.

– Ну, после той передачи, где ты кулаками махал, вообще такое началось! Ужас!

Пушистик округлил глаза.

– Меня пригласил один крупный банкир, спросил, какими видами единоборств я владею. Они теперь считают, понимаешь, что все маленькие люди очень хорошо дерутся… Я тогда в шутку сказал, что у меня черный пояс по кама-сутре. Он говорит: хорошо. Главное, говорит, чтобы боялись… Но сейчас они этой игрой увлеклись… «Белоснежка и семь гномов»… Вот я там и отрабатываю.

Пушистик неожиданно схватил Бруно за полу пиджака, помял между тонкими пальцами.

– Хороший смокинг. Английское сукно. Ральф Лоран?

– Чего? А х. й его знает! Машка в Лондоне купила!

– А мне перешивали хозяйский, – с разочарованием признался Пушистик. – Точнее, его сына. И все равно в паху великоват, топорщится. Как, сильно заметно?

– Огурец туда положи, все будет нормал! – посоветовал Бруно. – Ладно, я пошел, вон, Романыч без меня скучает.

Он сделал хозяину знак: все под контролем, не беспокойтесь! Тот, похоже, не обратил внимания. Трепетов разговаривал со своими дружками-партнерами из «Недр», продолжал обсуждать последние новости. Машка в окружении подруг развалилась на черно-белом диване, изнемогала от мигрени, приходящей в упадок Ямайки и уныло-говенной Москвы.

А банкетный зал, как оказалось, еще не открывали! И пирамиду из бокалов никто не спешил наполнять! Охренеть просто. Раньше Бруно и предположить не мог, что на мероприятиях такого масштаба почтенной публике приходится томиться в ожидании. И, главное, никто не возбухнет даже. Странно. На зоне за такой беспредел виновных давно бы офаршмачили и посадили в ШИЗО…