– У Джорджа был ручной адвокат. – Я чувствовал, как во мне помимо воли просыпается кающийся грешник. – То, что вы называете процветающий. Дальний родственник Энн. Он (или она) согласился выступить в роли предохранителя. Это не квартира, а конспиративный дом в три этажа, который сдал в аренду офшорный траст, зарегистрированный на голландских Антильских островах.

– Заговорил как герой, – одобрительно сказал Кролик. – А как зовут домоправительницу?

– Милли Маккрейг. Бывший агент Джорджа. Она и раньше по его распоряжению выступала в этом качестве. Так что у нее уже был опыт. Когда только началась операция “Паданец”, она в интересах Лондонского управления присматривала за конспиративным домом в Нью-Форесте. Место называлось Лагерь № 4. Джордж предложил ей уволиться и перейти под начало Секретки. Он приписал ее к черному фонду и поселил в Конюшне.

– И где же, позвольте полюбопытствовать, она находится? – спросил Кролик.

И я им сообщил адрес вместе с номером телефона, который сам сорвался у меня с языка, как будто только и ждал этого момента. После чего на сцене произошли физические действия, заключавшиеся в том, что Кролик и Лора вместе рылись среди бумаг, пока он не выудил широкоформатный мобильный телефон, настолько затейливый, что это было выше моего разумения, и, с молниеносной скоростью пробежавшись по клавишам, протянул его мне.

Раз в десять медленнее Кролика я набрал номер Конюшни и вздрогнул, услышав, как телефонные звонки зазвучали на всю комнату, что было не только чудовищным нарушением безопасности, с точки зрения человека, чувствующего свою вину, но еще и актом откровенного предательства, как будто меня одним махом раскрыли, поймали с поличным и перевербовали. А телефон продолжал звонить. Мы ждали. Никто не брал трубку. Я уже подумал, что Милли по обыкновению пошла в церковь, или куда-то укатила на велосипеде, или уже не такая шустрая, как все мы, старички. А скорее всего, просто умерла и лежит на кладбище, ибо, какой бы прекрасной и недосягаемой она нам когда-то ни казалась, Милли была на пять лет старше меня.

Вдруг звонки прекратились. Послышалось шуршание, и я подумал, что сейчас переключится на автоответчик. И тут, к моему изумлению (просто не верится), я услышал голос Милли – все тот же резкий, как звук пилы, неодобрительный голос шотландки-пуританки, который я любил копировать, чтобы поднять настроение Джорджу:

– Да? Алло? – И, с негодованием реагируя на мое замешательство так, словно сейчас глубокая ночь, а не семь часов вечера: – Это кто звонит?

– Это я, Милли. Питер Уэстон, – заговорил я. И для пущей убедительности подкинул кодовую кличку Смайли: – Друг мистера Барраклофа, если помните.

Я ожидал, даже надеялся, что Милли Маккрейг хоть раз в жизни понадобится время, чтобы собраться, но она отозвалась так быстро, что замешательство испытал опять я, а не она.

– Мистер Уэстон?

– Он самый, Милли, не его тень.

– Идентифицируйте себя, мистер Уэстон, будьте добры.

Идентифицировать себя? Разве я ей не назвал два кодовых имени? И тут до меня дошло: ей нужен мой точечный ориентир, тайный шифр, в основном применявшийся не столько в лондонских, сколько в московских телефонных разговорах, и Смайли в далекие времена холодной войны настаивал на его использовании. Я взял со стола деревянный коричневый карандаш и, поднеся модняцкий мобильник ближе к столешнице и чувствуя себя полным идиотом, отстучал ветхозаветную шифровку: три удара, пауза, один удар, пауза, два удара. И ведь сработало! Милли тотчас отозвалась и милым, услужливым тоном сказала, как она рада меня слышать после стольких лет, и спросила, чем может мне помочь.