– И наш новобранец сегодня немного подкачал, – неожиданно сказал Самсонов.

Я увидел, как замерла вилка в руке Светланы, и только тогда понял, что речь шла обо мне.

– Ты начал грубить клиенту.

– Я разговаривал с ним вежливо.

– Недостаточно вежливо.

– Вежливо! – проявил я упрямство.

Самсонов посмотрел на меня такими глазами, какими минуту назад смотрел на Кожемякина. Светлана незаметно под столом положила ладонь на моё колено. Это был совет не связываться. Я опустил глаза.

– Помягче надо было с ним! – наставительно произнёс Самсонов. – А ты разверещался: «Уходите, уходите!» Да кто ты такой?

Светлана прижала моё колено.

– Ладно, ещё обтреплешься, – совершенно неожиданно для меня прервал экзекуцию Самсонов.

Я посмотрел ему в глаза. Он смотрел на меня с насмешкой и превосходством. Светлана осторожно погладила мою коленку и убрала руку. Всё плохое оставалось позади.

– Теперь у нас сюжет с неисправным расфасовщиком мороженого, – сказал Самсонов. – Когда снимаем, Илья?

Дёмин ответил не сразу. Прожевал нежное филе индейки, причмокнул, показывая, как было вкусно.

– Дня через три, Сергей Николаевич. Там ребята расфасовщик курочат, но механизм капризный, так что придётся повозиться.

– Ты не тяни.

Дёмин развел руками – разве же я тяну, мол. Я смотрел на него и никак не мог понять: неужели он действительно прикарманил почти семьсот долларов, не побоявшись, что я продам его Самсонову с потрохами? В глазах Дёмина я увидел те же самые злые огоньки, как в тот раз, когда он советовал мне не лезть в денежные дела.

– Что вы заканчивали? – негромко осведомился Загорский, отвлекая меня от не особенно приятных мыслей.

– Политех.

– Вот как? Вот уж не подумал бы.

– Почему?

– Вы не похожи на технаря. Вы чистый гуманитарий, поверьте.

– А вы умеете различать человеческие типы?

– А как же!

Настоящий граф. И этот поворот красивой головы! Зачем ему быть оператором? Он запросто мог бы сниматься в фильмах о старой жизни.

– Вам повезло, что вы приехали в Москву, Женя. Для гуманитария очень важна среда обитания. Тот дух, который царствует вокруг. Вы расцветете здесь, на этой почве.

Со мной никто прежде так не разговаривал. Мир вокруг был слишком груб. И люди тоже грубы. И я даже представить себе не мог, что существуют такие типы, как Загорский. Я думал, что они все повымерли.

Самсонов вполголоса обсуждал с Дёминым какие-то проблемы. По обрывкам фраз, время от времени долетавшим до меня, я понял, что разговор идет о предстоящей съёмке.

Кожемякин ни с кем не разговаривал, а занимался в основном тем, что разливал водку по рюмкам. Я успел заметить, что он наливал себе чаще, чем остальным, но самое удивительное было то, что при этом он не выглядел более нетрезвым, чем кто-либо из нас.

И Светлана молчала. Её будто подменили. Днём она выглядела повеселее. Мне почему-то стало её жалко, я хотел занять её разговором, но не мог – из-за Загорского, который не позволял мне отвлечься.

– Давай выпьем, командир! – неожиданно громко и даже, как мне показалось, с вызовом предложил Кожемякин.

Он встал, покачиваясь, и только теперь я увидел, что он всё-таки пьян.

– Я тебя за что уважаю? – спросил Кожемякин.

Он явно обращался к Самсонову, и это обстоятельство немало меня поразило. Мне ещё не доводилось видеть, чтобы так разговаривали с Самсоновым. А тот сидел как ни в чём не бывало и смотрел на пьяненького коротышку Кожемякина с благосклонностью и насмешкой.

– Уважаю тебя за то, что тебе не западло сидеть со мной за одним столом. За то, что ты настоящий мужик.

Дёмин сидел напротив меня, потупив очи. И я вдруг понял, что ничего особенного не происходит. Что это уже было не раз. И все привыкли.