– Нет, это я сегодня в первый раз.

– Ты смотри у меня, – туманно погрозил Оглоедов. – Не балуй, в общем. Так ты кто?

– Кирилл.

– Я вижу, что не Прасковья. По жизни ты кто? Приторговываешь? Или, может, в автосервисе?

– Я учусь.

– Студент?

– Студент.

– Ну, надо же! – сказал Оглоедов, впервые за время общения проявляя интерес к собеседнику. – На кого учишься?

– Буду специалистом по индоевропейским языкам.

– Переводчиком, что ли? – не поверил в близкое счастье своего собеседника Оглоедов.

– Нет, теоретические изыскания.

Судя по выражению лица Оглоедова, он так и не понял, что там к чему, но суть, как оказалось, уловил верно.

– Понятно, – протянул он, стремительно, на глазах, мрачнея. – Учёные-мочёные. Конференции-диссертации. Дырявые сапоги у жены и детки, которые никогда не видят шоколадных конфет. Потому что папка у них носит шляпу и очки, и если разобраться, то он самый что ни на есть никчёмный человек, даром что образованный.

– Ну, хватит! – пискнула Танечка.

– Цыц!

Осерчавший Оглоедов плеснул в стакан водки, заполнил его до краев, махнул водочку одним залпом и закусывать не стал. Наблюдаемая картина произвела на Кирилла неизгладимое впечатление.

– В общем, всё понятно, – резюмировал Оглоедов. – Кормить вас придётся до конца дней своих.

Вздохнул и сжал кулаки. Его жена предусмотрительно втянула голову в плечи и на всякий случай перестала дышать.

– Вот ты мне скажи, – вдруг задушевно произнёс Оглоедов, которого уже стала пробирать выпитая водка. – Чего вас всех в эту науку тянет, во все эти индийские языки, которые ты учишь, или как их там называют …

– Индоевропейские.

– Да плевать мне! – махнул своей лапищей Оглоедов, отчего по кухне пробежал лёгкий ветерок. – Вот чего вы все честно трудиться не хотите?

– Как наш папочка! – заискивающе подсказала из-за его спины женщина.

– Вот эту курицу, – Оглоедов взял куриную тушку и ткнул ею Кириллу прямо в лицо, – я честно заработал. Да, я на Рижском рынке … По мясу, в смысле … Рубщиком, в общем … Я университетов не кончал. Но на столе всегда есть что покушать. А если б я по научной части пошёл, к примеру, так семья б с голоду подыхала.

– А вот Танечке мы всё-таки дали образование! – счастливо закатила глаза женщина.

– Дали! – не разделил её счастья мрачный Оглоедов. – На свою голову!

Он так расстроился, что одним махом выпил ещё стакан водки.

– Что же он делает! – запаниковала Светлана, которая стояла рядом со мной в укрытии. – Напьётся и сорвёт съёмку!

– Ладно, прокормим как-нибудь, – сказал со вздохом Оглоедов. – Ты хоть его любишь, пентюха этого? – спросил он, обращаясь к «дочери».

Танечка, совершенно деморализованная, только кивнула в ответ.

– Главное, чтоб жили душа в душу, – всё с тем же мрачным видом произнёс Оглоедов. – А не то я устрою вам райскую жизнь!

С этими словами он на глазах у Кирилла легко оторвал курице голову и не глядя швырнул её в мусорное ведро. Его жена при этом явно уменьшилась в росте. Несчастная женщина, как казалось, с радостью покинула бы место происходящих событий, но в силу каких-то причин не смела этого сделать.

Кирилл выглядел неважно. Он жил совсем другой жизнью, нисколько не похожей на ту, которую он сейчас наблюдал. В той, знакомой ему жизни, были абонементы в филармонию, непременные подарки к Рождеству, белоснежная до неправдоподобия скатерть на обеденном столе, компакт-диски с Гайдном и Дворжаком, и непременные Кафка с Зюскиндом на книжной полке. Здесь же он обнаружил водку в замызганном стакане, пару уворованных на рынке дохлых кур, сшибающий с ног неистребимый луковый дух, аляповатый портрет полуголой девицы на стене и использованный презерватив на мусорной куче в углу.