– Налоговая полиция! – сказал мрачный дядька. – Всем оставаться на местах! Кто тут самый главный?

Наверное, сейчас Ноздряков впервые в жизни пожалел о том, что он – начальник. Был бы вахтёром или вовсе, к примеру, каким-нибудь там ассенизатором – вот была бы красота! А уж если безработным, так это совсем предел мечтаний. Но вот не повезло в жизни, он – начальник. Сколько тому мужчине за какую-то там борсетку дали? Четыре года? Здесь четырьмя годами не обойдётся. Вон как этот мужик недобро взглядом сверлит. Прямо змей какой-то.

– Кто начальник? – возвысил голос «змей».

– Я! – обречённо признался Ноздряков, окончательно уверовавший в то, что счастья на земле нет.

Попробуй не поверь, если ксерокс сгорел, потолок обрушился, сына вытурили из школы по причине унаследованного от непутёвых предков слабоумия, а тебе самому угрожают десять лет отсидки.

– Выемка документов! – зло сказал «змей». – В рамках расследования уголовного дела!

Он говорил и при этом рубил рукой воздух. Ноздрякову почему-то подумалось, что теперь он знает, как рушатся карьеры и ломаются судьбы.

– Предъявите финансовую документацию! – потребовал «змей».

Автоматчики теснились в дверях, являя собой зримое доказательство тезиса о неотвратимости наказания. Ноздряков неуверенным движением выложил на стол перед «змеем» несколько толстенных палок. Он понимал, что несчастья ещё только начинаются. Пришла беда – отворяй ворота.

Взгляд Ноздрякова бесцельно-бездумно скользил окрест, как вдруг наткнулся на Альбину. Какой-то рычажок тотчас же соскочил в голове у Ноздрякова. Так, наверное, поменялся в лице Ньютон, когда ему на голову свалилось яблоко. Миг озарения. Момент истины.

– Послушайте-ка, Альбина … э-э-э …

Он запамятовал отчество своей подчинённой, чего с ним не случалось никогда прежде. Оно и понятно – проблемы у человека.

– Григорьевна я, – участливо подсказала Альбина, не помнящая зла.

– Так что вы там говорили, Альбина … э-э-э … Григорьевна, про это вот … про женщину эту … про порчу, в общем ... Что средство, мол … Что знаете, как …

– Знаю! – с жаром ответила Альбина и прижала руки к груди. – Ой, знаю! Надёжно! Стопроцентно! Комар носа не подточит!

– Так-так-так! – засуетился Ноздряков.

Он покосился на «змея», который чуть в стороне перебирал с невозмутимым видом бумажки.

– Значит, тут всё дело в том, что нужно её биополе развернуть, – быстро-быстро зашептала Альбина. – Перпендикулярно его поставить!

– А как? – спросил готовый поверить во что угодно Ноздряков.

– Дело ведь в нашей психике! В мозгах! Понимаете?

– Естественно! – поддакнул стремительно приближающийся к подготовленной для него ловушке Ноздряков.

– Так вот надо сделать так, чтобы было перпендикулярно относительно мозга! Чтобы лучи не пересекали, а как бы шли вдоль! Понимаете?

– Да! То есть нет! То есть отчасти!

– Ну, вот так вот! Вот так надо сделать!

Альбина схватила себя за уши и потянула их так, чтобы они торчали перпендикулярно голове. И ещё она высунула язык – чтобы тоже, значит, перпендикулярно.

Я услышал, как рядом со мной засмеялся наш оператор, и погрозил ему кулаком.

Ноздряков оторопело глядел на Альбину. И сомневался.

– Ну, что же вы! – сделала страшные глаза Альбина.

– Пошли вы к чёрту! – пробормотал совершенно деморализованный Ноздряков.

– Вы что-то сказали? – оторвался от бумаг «змей».

Под его взглядом несчастному Ноздрякову захотелось умереть. Тут же, на месте. И вдруг он понял, что если уж он даже умереть готов, то всё остальное – это тьфу, растереть и забыть! И едва только «змей» снова отвлёкся, Ноздряков схватил себя за уши и высунул язык. Мы сейчас его снимали, а надо было бы снимать его подчинённых. Видели ли вы когда-нибудь выражение лиц подчинённых, на глазах у которых только что окончательно сбрендил горячо нелюбимый ими шеф?