– То есть из каких источников Березин мог почерпнуть информацию для своего последнего репортажа, вам неизвестно? – уже предугадывая ответ, спросил Гуров.

– Разумеется, нет. Скажу вам даже больше: навряд ли это вообще могло быть известно кому бы то ни было, кроме самого Жени. Вы ведь понимаете, жанр, в котором он работал, предполагает сохранение секретности и, скажем так, соблюдение определенной конспирации. Поэтому совершенно естественно, что он предпочитал не распространяться о своих источниках.

– Насколько вероятно, по-вашему, предположение о том, что журналиста могли «заказать» герои его репортажей?

– О, это… это, наверное, самый сложный и неоднозначный вопрос, – озабоченно сдвинул брови директор. – Конечно, в передачах Женя затрагивал довольно острые темы, собственно, в этом и заключалась главная причина интереса к его репортажам. Но здесь, как говорится, палка о двух концах. Стремление заинтересовать зрителя иногда может вступать в противоречие, так сказать, с личной безопасностью. Вполне допускаю, что работа Жени могла вызвать чье-то неудовольствие. Ведь он порой открывал довольно нелицеприятные тайны, выводил на чистую воду мошенников и дельцов, которые, конечно же, предпочли бы скрыть от общественности свои грязные делишки. Так что… ничего нельзя исключать.

– То есть, если я правильно понял, к убийству мог быть причастен кто-то из действующих лиц его последнего репортажа? Ведь здесь он ни много ни мало разоблачает террористическую группу.

– Ничего нельзя исключать, – вновь повторил директор.

– Какими были взаимоотношения Березина с коллегами? Бывали у него трения, конфликты? Или, может, кто-то просто завидовал? Ведь Березин был успешным журналистом, узнаваемой, популярной личностью. Вы допускаете, что случившееся могло быть результатом проявления чьей-то черной зависти?

– Вот уж нет! – Реакция директора казалась совершенно искренней. – Подобное предположение рассматривал бы в последнюю очередь. Я понимаю, вам, конечно, необходимо проверить все версии, и возможные, и невозможные, но мне, как руководителю коллектива, такие подозрения кажутся просто абсурдными. У нас очень дружная бригада и доброжелательные люди. Успехам коллег в нашем коллективе принято радоваться, а не завидовать, и уже тем более до такой степени, чтобы решиться на убийство. Вы, конечно, вправе строить гипотезы, но это… это просто не про нас.

– Понятно. Значит, предположение о том, что эта трагедия явилась следствием профессиональной конкуренции, кажется вам наименее вероятным?

– Абсолютно невероятным! Абсурдным! – еще раз с чувством подтвердил директор. – Впрочем, вы легко можете убедиться в этом сами. Поговорите с коллективом, пообщайтесь с группой Евгения. Думаю, вы без труда поймете, что внутренние взаимоотношения у нас самые доброжелательные.

– С удовольствием последую вашему совету, – с готовностью произнес Лев, который, собственно, за этим сюда и пришел. – Где я могу найти группу?

– Зайдите в семьсот пятнадцатую комнату, это у них что-то вроде штаб-квартиры. Думаю, там сейчас все. Правда, не знаю, насколько они готовы будут адекватно общаться. Ведь все произошло буквально несколько часов назад, эмоции наверняка зашкаливают. Впрочем, возможно, это и к лучшему. По крайней мере, вы узнаете, каковы в действительности взаимоотношения в коллективе, и, возможно, откажетесь от мыслей об убийстве из мести.

Спустившись с десятого этажа, где располагалась администрация, на седьмой, Гуров направился в комнату № 715.

По дороге он никак не мог отделаться от ощущения, что ему озвучили некую официальную версию, предназначенную для «демонстрации». При всей открытости директора и его готовности идти на контакт в общении с ним четко чувствовались границы, за которые не проникнуть никому из «посторонних», даже если этот посторонний – оперуполномоченный по особо важным делам, расследующий убийство одного из ведущих журналистов его телеканала.