Так что мы веселились напропалую. А потом Мелисандр ушел к себе. Оставалось еще несколько часов до обратной смены тел и, конечно же, в обычное время мы с Полынью спокойно дождались бы, но.

Вчера мы встали прах пойми во сколько, чтобы поехать на рассвет в холмах. И поэтому ждать было уже невыносимо.

– Я пойду спать в библиотеку: ведь именно так ты обычно делаешь, когда ночуешь у меня, – сказала я, зевая. – Проснешься в привычном месте.

– А, кхм, мне что, серьезно надо спать в этом? – Полынь с ужасом смотрел на мою пижамку, которую я вытащила и положила для него на кресло. Она действительно была не очень внушительной по количеству прикрытого тканью тела, скажем так.

– Можешь поспать прямо в домашней одежде, – смилостивилась я. И замахала руками, когда Полынь попробовал лечь на диван. – Э-э-э, не-не-не! На этом диване спать неудобно, а я хочу с утра быть бодрой и свежей. Залезай в постель.

– Боги, – только и сказал он, покосившись на вышеуказанную.

– Ты сильный, ты справишься, – пообещала я, уже выходя из комнаты.

Но он снова меня окликнул.

Глаза Полыни были темными и глубокими, как омут. Ох. Когда мой напарник смотрит так – и неважно, в чьем теле он находится, да хоть в олененке, – я начинаю резко переживать за наше знаменитое рабочее партнерство, эпичную дружбу, которую настолько любим и я, и сам Полынь, и все вокруг.

– Тинави, – Внемлющий помедлил. Его голос стал более тихим и хриплым, чем прежде. – Просто на будущее, чтобы ты знала: на самом деле, меня сейчас очень волнует тот факт, что я нахожусь в твоем теле.

Краска залила мое лицо.

– Еще бы. Как и меня, – закивав так энергично, что чуть голова не оторвалась, я выскользнула в коридор, поскорее захлопнула за собой дверь и прижалась к ней всем телом.

Чистейший побег, госпожа Страждущая.

А потом я еще долго-долго не могла уснуть в библиотеке, держа руку на груди и внимательно слушая, как в ней мерно бьется сердце Полыни. Это все было ужасно похоже на счастье: очередную его разновидность, ведь я – та самая удачливая девица, что и так живет самой счастливой жизнью – да еще и в лучшем городе всех миров.

И все-таки хорошо, что этого зелья не будет в продаже. А то с ним просто с ума сойдешь!..

Я нежилась в лучах утреннего солнца.

Корабль, на котором мы плыли из центральных районов Шэрхенмисты в Пик Волн, был оборудован деревянными шезлонгами, привинченными к палубе на случай шторма. Хотя его, судя по прогнозам стихийников, не предполагалось. Зато нахлынула жара, непривычная для сентября, и я, едва проснувшись в каюте, упрямо перелезла через сонного Тилваса (он только пробормотал что-то неодобрительное во сне) и пошла на палубу с упорством, которое можно встретить только у бледнолицых шэрхен, безнадежно мечтающих о загаре.

Расслабленно потерев одну ногу о другую, я перевернулась на шезлонге на бок и перелистнула страницу старой книги, взятой в самой дальней секции библиотеки университета Пика Грез.

Автор был указан как Quintus Horatius Flaccus.

Гораций. Человек, чьи произведения изобилуют таким количеством выпадающих из нашего тезауруса имен и топонимов, что у исследователей нет никаких сомнений: он был иноземцем. Иномирцем.