Вскоре после моего возвращения на место Харди вскрыл одну из банок и впервые роздал нам галеты – твердые как камень небольшие квадратики, которые невозможно было надкусить, не размочив слюной или водой. Сжимая губами такой сухарь, я ждала, когда же краешек размякнет у меня во рту, а сама тем временем смотрела в небо, на мириады звезд, которые пронзали необъятную тьму, бескрайнюю, как океан, и молилась хранившим меня силам природы, чтобы они уберегли и моего Генри.

В душе у меня теплилась надежда, но женщины одна за другой не выдерживали и заливались слезами. Харди выпрямился в раскачивающейся лодке и провозгласил:

– Может, ваши близкие погибли, а может, и живы. Считайте, что они плывут в шлюпке, как мы, и не тратьте драгоценную влагу на слезы.

Невзирая на его совет, всхлипы и тихие причитания не смолкали всю ночь. Я чувствовала, как трясет сидящую рядом девушку, а один раз у нее вырвался гортанный звериный стон. Я осторожно тронула ее за плечо, но, казалось, ей от этого стало только хуже; убрав руку, я стала слушать монотонный плеск волн. Миссис Грант расхаживала по рядам, всеми способами успокаивая самых безутешных, но вскоре Харди велел ей сесть на место и сказал нам, что сейчас разумнее всего будет устроиться поудобнее и отдохнуть; по мере сил мы так и сделали, прижимаясь боками друг к дружке, ободряя себя и соседей. Наперекор всему, очень многие сумели подремать.

День второй

На следующее утро, когда мы проснулись, мистер Харди предъявил нам график дежурств, в том числе и для гребцов: самым крепким предстояло сменять друг друга на веслах. Миссис Грант и всем мужчинам, за исключением мистера Тернера, предписывалось занять места у бортов, рядом с уключинами, которых было восемь, и начинать грести по команде мистера Харди, посменно передавая две пары весел вперед или назад. Сам Харди прикинул силу ветра и течения, а потом я услышала, как он сказал сидевшему рядом с ним пассажиру, что грести нужно лишь для того, чтобы нас не сносило течением, поскольку сейчас самое верное дело – держаться вблизи места кораблекрушения. Все остальные по очереди орудовали черпаками. Шлюпка сидела очень низко, и, несмотря на почти полное безветрие, вода то и дело перехлестывала через перила (или, как выражался мистер Харди, через планшир), угрожая промочить нашу одежду и входившие в аварийный запас одеяла. Больше всего доставалось тем, кто сидел на носу, на корме и на длинных скамьях вдоль обоих бортов. Эти люди загораживали собою счастливчиков, устроившихся в середине.

Закончив раздачу галет и воды, Харди велел нам сложить одеяла в носовой части шлюпки и тщательно накрыть брезентовым чехлом, чтобы защитить от брызг и от возможной течи. Он объявил, что женщины смогут в очередь отдыхать там по трое, но не долее двух часов подряд. Коль скоро на борту оказалась тридцать одна женщина – если причислить к ним маленького Чарльза, – выходило, что каждая могла один раз в сутки прилечь в этом уголке, который сразу же окрестили «дортуаром». В оставшееся время там дозволялось по желанию отдыхать и мужчинам.

После обустройства места отдыха мистер Харди обязал гребцов по возможности держаться в пределах видимости других шлюпок. Чтобы приносить хоть какую-то пользу, я весь день вглядывалась в даль, защищая глаза ладонью от слепящих солнечных бликов. Так я чувствовала свою причастность к общему делу. Мистер Нильссон, представившийся сотрудником какой-то судоходной компании, всячески ратовал за четкую организацию и пожелал выяснить у мистера Харди, на какой срок хватит запасов продовольствия, но тот ушел от прямого ответа, бросив, что это не предмет для беспокойства, коль скоро нас в ближайшее время спасут, а он абсолютно уверен, что именно так и будет. Больше мы не заводили почти никаких разговоров, тем более что бессмысленные взгляды и расширенные зрачки многих женщин выдавали состояние шока. В ту пору я знала по имени только двоих пассажиров шлюпки. Полковник Марш, крупный представительный мужчина, овдовевший несколько лет назад, ужинал за капитанским столом, как и мы с Генри; а еще я узнала миссис Форестер, тихую женщину с беспокойным взглядом, которая неизменно появлялась на палубе лайнера либо с вязаньем, либо с книгой. Полковник мне энергично покивал, а миссис Форестер, даже не ответив на мою приветственную улыбку, отвернулась.