21 октября 1745 года Ивана Круглого заковали в ручные и ножные кандалы и отвезли в Шлиссельбургскую крепость, дабы «оный Круглый, яко сосуд непотребный и зело вредный, между обществом народным не обращался и от раскольников скраден не был».

В Шлиссельбурге Ивана Круглого поместили в Светличной башне, и дверь каземата сразу наглухо заложили кирпичом, оставив только одно маленькое оконце, в которое подавали хлеб и воду.

Впрочем, хлеб Иван Круглый не трогал, две недели брал только воду, а потом и вода осталась нетронутой.

Через неделю наглухо заложенная дверь была разобрана, и охранники вошли в каземат.

«По осмотру, – сообщал 17 ноября 1745 года комендант Шлиссельбурга, – Круглый явился мертв, и мертвое тело его в этой крепости зарыто».

Судьба другого шлиссельбургского узника Елизаветинской эпохи – муллы Батыршы Алеева, сложилась совершенно иначе, но в чем-то поразительно сходна с судьбой выговского старовера Ивана Круглого.

Батырша Алеев[45] получил образование медресе и был муллой. Он отличался глубоким знанием шариата и часто привлекался властями для решения наследственных дел в волостях Осинской дороги. В 1754 году Батыршу избрали главой мусульман Сибирской дороги, но он не вступил в эту должность, хотя в 1754–1755 годах много ездил по Оренбургской, Казанской и Тобольской губерниям. И, может быть, потому и не вступал Алиев в должность, что эти поездки были, как видно из письма Батырши императрице Елизавете Петровне, связаны с организацией восстания.

«Поздоровавшись и обменявшись рукопожатиями, бурзянцы спросили:

– Вы кем будете?

Я ответил:

– Меня зовут Гали.

– В медресе какого мудариса учились? – спросили они.

Я им ответил, в каких медресе учился.

– Мулла Батырша и ахун Муртаза в добром ли здоровье живут? – спросили они.

– Живут в таком же добром здоровье, как и в то время, когда их вы сами видели, – ответил я.

– Мы их обоих никогда не видели, знаем только по рассказам людей, – ответили бурзянцы.

Пожелав вместе со мной совершать намаз, они сошли с коней.

– Из какой волости вы, – спросил я, – и по каким делам едете?

– Мы, бурзяне, ездим по старшинским делам, – ответили они.

– Мы слыхали, – сказал я, – что бурзяне все поголовно скрываются, каким образом вы не убежали?

– Скрылись воры, – ответили они, – а мы, часть людей, остались.

– Почему вы говорите „воры“, – сказал я, – что же они у вас украли?

– Они ничего у нас не украли. Уехали, восстав против повелений падишаха, и сделались ему ворам.

– Против какого повеления падишаха они восстали и какое они совершали воровство? – спросил я.

– Убили управляющего заводом с его соратниками и скрылись, – ответили бурзянцы.

– Почему же убили? – спросил я.

– Этот управляющий заводом был жестоким злодеем. Он и его товарищи, запугивая нас, лишили наших земель и вод, насиловали на наших глазах жен и дочерей. Не стерпев подобных притеснений, они стали бунтовать, идя на смерть.

– Разве падишах дал повеление этому управляющему заводом совершать такие дела? Ваши башкиры разве теперь согласны отдать своих жен и дочерей на блудодеяния? – спросил я.

Бурзянцы как-то онемели и замолчали.

– Бороды ваши побелели, – продолжал я, – по наружности вы люди хорошие, а умы ваши все еще не просветлели, слова ваши неверны. Наверно, вы меня боитесь и скрываете свои истинные слова. Всякий мусульманин является благодетелем другого мусульманина. Считайте меня за своего. Народ нашей земли хочет выступить одновременно с населением всех четырех дорог; о ваших бурзянцах тоже говорили.

Они ответили:

– О друг, мулла Гали! Говорить с тобой откровенно мы боялись. Теперь мы узнали, что ты истинный мусульманин, стало быть, не следует скрывать тайну. По поводу притеснений этого проклятого управляющего заводом народ наш несколько раз ходил к мурзе Тевкелеву, но от него никакой пользы не было. Какая же может быть польза, когда они сами замучили людей, живущих ближе к Оренбургу, своими сверхповинностями. И мы предполагали выступить совместно с другими, но не могли терпеть дальше. Мы не были в состоянии выдержать и полдня. И народ наш восстал.