Стригаль никак не отреагировал на реплику.

– Это не щенки, а дети, – продолжил Дреер. – Даже средневековая Инквизиция вроде бы не пытала детей…

Непоколебимое спокойствие Инквизитора все-таки действовало. Дмитрий поймал себя на том, что цедит слова не так твердо.

– Заклинание Amor Veri, известное среди русскоязычных Иных как Правдолюб, не квалифицируется как форма Quaestion, – не оборачиваясь, ответил Стригаль. – То есть, чтобы вам было понятнее, не является допросом с пристрастием. Это первое, наставник Дреер. А второе – это не дети. Это Иные.

– Ему тринадцать, и он в лазарете.

– Мне жаль. – Надзиратель снова повернулся к Дмитрию. Трубку при этом изо рта не вынул. – Но в ваших же интересах, чтобы мы как можно быстрее раскрыли дело.

– Что? – Дмитрий поперхнулся. – Пытки учеников в моих интересах?

– Возможно, метод был выбран неверно, – Стригаль наконец-то вытащил трубку. – А что касается интересов… Здесь задействована вся школа, в том числе и вы. И даже этот… вервольф.

Слово резануло. Даже от Инквизитора Дмитрий ожидал услышать «этот мальчик».

– Во все времена Иные не разделяли себя на взрослых и детей. Это человеческое поветрие, да и у людей оно проявилось не так давно. Когда-то дети несли полную ответственность за себя, как и взрослые. По-моему, это даже педагогически оправданно. Только в наше время они могут позволить себе долго не взрослеть. В школах Дозоров до сих пор нет деления на взрослые и детские классы. Не забыли? А перед Договором равны все.

– Почему вы его выбрали для допроса? – вдруг спросил Дмитрий. – Почему этого мальчика?

– Не обязан отчитываться.

– Почему не Длинный Язык? Почему именно Правдолюб?

– Не обязан отчитываться.

Стригаль уже собрался было повернуться, но Дмитрий резко шагнул вперед:

– Он из них самый маленький, из «мертвых поэтов». Вы решили, что он самый слабый и быстрее выдаст все, что знает. А он, наверное, не сказал. Круговая порука оборотней у них с молоком матери впитывается. Особенно если они рожденные, а не просто укушенные. Ведь так все было?

– Вопросы здесь обычно задаю я, – ответил Стригаль. – Вы можете идти и рассказывать свои предположения где хотите. Отчет я буду держать только перед бюро в Праге. Уходите, наставник Дреер. Но учтите – мальчик вряд ли будет о чем-то говорить. А лекари… – Стригаль называл школьных докторов, как привык, – Фрилинг не станет свидетельствовать. А Семенов получит право на Светлое вмешательство первой степени.

– Я не знал, что наши Инквизиторы тоже продают индульгенции, – сказал Дреер.

– Вы еще ничего не знаете. – Стригаль посмотрел на дверь, и та сама открылась.

Дмитрий вышел. Но прежде, чем дверь захлопнулась, успел повернуться и сказать:

– Меня только сегодня научили делать слепок с памяти. Чтобы точно знать, кто чего выучил. Я сделал его с Алексеенко.

Почему-то он не боялся, что Стригаль постарается его остановить. В этот момент Дмитрий вообще ничего не боялся.

…А Стригаль ошибся.

После доклада Дреера Сорокин немедленно сам отправился в лазарет и застал там надзирателя за попыткой уладить дело. Однако лекарь Семенов уже и без директора школы успел послать Инквизитора куда подальше. Как потом рассказывал Фрилинг, вполне открытым и лексически богатым текстом. Кстати, оценив ситуацию, старый немец-эскулап тоже присоединился к Светлым.

На следующий день из Праги явились несколько функционеров в серых балахонах. Сняли информационные слепки, записали показания. Дело собрались было замять, но тут вскрылось и еще одно: Стригаль в обход правил наводнил школу следящими магическими устройствами. «Жучки» – а это были действительно насекомые-гомункулы – проникли в жилые комнаты учеников и, что совсем уж ни в какие ворота не лезло, в комнаты учителей.