Вера представила, что могут сотворить люди с фантазией, угоди к ним в руки несчастная сумасшедшая, и невольно поежилась. И у нее-то дома творили всякое, хоть новости вовсе не читай и телевизор не включай: непременно расскажут в какой-нибудь сводке о женщине, которую держали в подвале на цепи и всячески измывались. Редко кому удавалось выбраться, а скольких вообще не нашли? К примеру, таких вот: немых, не совсем здоровых на голову, тех, кого некому было хватиться? И это в современном мире, а здесь, должно быть, нравы еще проще… Ну и какая разница, где будет происходить подобное: в грязной лачуге или в такой вот варварски роскошной комнате?
«Лучше бы мне проснуться, – подумала Вера, невольно шмыгнув носом, – да-да, проснуться, понять, что это просто кошмар, пойти в душ… Позавтракать – и на работу, и пусть Кобра Сергевна шипит сколько угодно, я ее уже расцеловать готова! И даже остаться сверхурочно!»
Она снова всхлипнула от жалости к себе, подняла руку, чтобы утереть глаза, но замерла – ее парализовало вспышкой нестерпимо острой боли. Словно раскаленная спица вошла под лопатку, сделалось нечем дышать. Вера хотела крикнуть, но голоса не было… Письмо выпорхнуло из разжавшихся пальцев и упало на пол. Вера успела еще почувствовать, как, падая навзничь, ударилась головой о столбик балдахина, а после этого наступила темнота…
Глава 2
Открыв глаза, Вера увидела незнакомый потолок. В смысле, однажды она его уже видела: это был не родной, до последней трещинки изученный потолок в ее спальне, а расписной, с бурей, молниями и драконами – кому еще могли принадлежать крылатые силуэты? Разве что боевым дельтапланеристам…
«Что за чушь лезет в голову?» – обозлилась Вера и приподнялась на локте. Она свалилась-таки с кровати, но мягкий ковер смягчил падение, а пышные кудри спасли от шишки на макушке.
Однако это было неприятно: прежде ей никогда не доводилось терять сознание, да еще от какого-то непонятного приступа! Бывало, голова болела и кружилась, давление шалило, сердце покалывало – имелись у Веры кое-какие хронические проблемы, но не критичные. А что поделаешь? Работа нервная, заработок не такой большой, чтобы позволить себе хорошенько пролечиться. А жить без стрессов, кажется, вообще невозможно: не одно, так другое…
«Может, это не у меня, а у нее?» – подумала Вера, сев. В глазах немного двоилось, но не могла же она заполучить сотрясение, стукнувшись о несчастный столбик?
Она подобрала злополучное письмо, изрядно помятое – наверно, перед тем как выронить, непроизвольно сжала его в руке, – и разгладила на колене. Затейливые буквы теперь, казалось, плясали на самом деле, и она зажмурилась и помотала головой, наивно надеясь избавиться от мутной пелены перед глазами.
Как ни странно, это помогло: протерев глаза, Вера убедилась, что зрение обрело прежнюю четкость. В смысле, недавно обретенную – так-то она без очков видела неважно.
Взгляд упал на письмо, и… Если бы Вера уже не сидела на полу, то непременно снова грохнулась бы с кровати. Буквы! Проклятые пляшущие буквы словно устали измываться над нею, взялись за руки и чинно выстроились в понятные строки!
«Чудеса!» – подумала Вера и принялась читать, беззвучно шевеля губами и отчаянно надеясь, что способность разбирать текст не исчезнет через мгновение.
«Здравствуй, отец! – начиналось письмо, а продолжалось довольно неожиданно: – Я думаю, ты прекрасно понимаешь, что я желаю тебе не здравствовать, а сдохнуть в муках, но условности есть условности. С другой стороны, в прощальном письме можно и не церемониться, да и переписывать заново мне не хочется. Пусть уж остается как есть».