Валерия Антоновна, разогнав нас, проследила, чтобы оба класса отправились по домам. Я так и не увидел Сашку. Я не знал, что делать; шел в стороне ото всех. Бэшки обсуждали драку, возмущались и ругались, на меня никто не обращал внимания. Вроде еще пять минут назад я был частью коллектива, и вот снова – изгой. Там, в эпицентре драки, я почувствовал, как в груди разрастается удивительно теплое и сильное чувство – чувство принадлежности. Теперь оно испарилось. Я снова один, как и всегда. Я уныло плелся позади всех. Но тут Марк обернулся, замедлил ход и поравнялся со мной.

– Эй, Жек, давай с нами в гаражи? Обсудим все, выпьем.

И вот я в гаражах, со всеми. Я – герой. За меня пьют, меня хлопают по спине, хвалят, восторгаются моей отвагой.

– Чего такой хмурый? – Рядом села Дина. – Все празднуют, а у тебя похороны. Это мне они грозят, моя же мама драку спалила, и все на мне ка-а-ак оторвутся…

– Да вряд ли тебе что-то сделают, – успокоил ее я. – Если кому и сделают, то Сашке Орловой. А ты вообще не парься.

– Ага, а как же твой папа? Зверствовал он, а мстили тебе…

Вспоминать это было тяжело, но я снова возразил:

– Там другое. Я своего отца поддерживал, а ты на мамину сторону не встаешь.

Дина залпом выпила полный стакан.

– Эй, эй, чего-то ты резво! – ошарашенно воззвал к ней я.

Чтобы Дина рвалась напиться? Это что-то новенькое! Но она уже требовательно протянула пустой стакан Марку, который был на разливе.

– Да достало все, – в сердцах сказала Дина и, получив новую порцию, отпила. – Паршиво, когда мама – учитель. Все косо смотрят на тебя: «Ну с этой все понятно, у нее пятерки в картонной коробке вместо кукурузных хлопьев хранятся».

Я вдруг почувствовал с Диной удивительное родство. Она озвучила мои давние мысли.

– Как знакомо, – грустно улыбнулся я. – А ведь у тебя на самом деле не дом, а казармы, и пашешь с утра до ночи… И никому ведь не докажешь…

Дина подняла на меня глаза, протянула стакан, и мы чокнулись.

– А сейчас еще и старый хрыч этот вечно к нам таскается, – процедила Дина. – Мама заставляет с ними сидеть за ужином, грозится скотчем привязать к стулу, если сама не соглашусь. Ненавижу его, а все еще прикалываются надо мной, будто я только и рада видеть его кости у себя дома.

– Да расслабься, они не со зла! – Я легонько приобнял Дину.

– Все равно, бесит, – кипятилась она. – Сдался он мне тыщу раз. Нашелся батя!

– Ну, если тебя задевают шутки, покажи всем, что ты не одобряешь этот роман.

Дина задумчиво посмотрела на меня.

– И что мне сделать? Публичное заявление?

– Да нет, но нужно как-нибудь показать, что ты со стадом. А если… если ты со стадом, то тебя не тронут, такие правила.

Динка замолчала, разглядывая пыльную банку на стеллаже и обдумывая мои слова. Но уже скоро ее попросили спародировать нашу латиничку – у Дины здорово получались такие сценки. Она вышла в центр гаража и изобразила, будто спит. Потом, вздрогнув, проснулась, покопалась в невидимой сумочке, достала воображаемую фляжку, смачно к ней приложилась и пустилась в пляс. Гараж взорвался смехом.

Я ушел в свои мысли. Думал я теперь о Саше и о нашей ссоре.

Я жалел, что выбросил чертов кофе в урну. Повел себя как ребенок, который не получил того, чего хочет. Глупый обиженный мальчишка… Мне уже семнадцать. В семнадцать надо по-другому решать проблемы. И смотреть на них шире.

Когда Дина закончила выступление и все обновили стаканы, я решил сказать тост.

– Я хочу выпить за нас. – Я поднял стакан. Пятый? Седьмой? Я не знал. – Вы не поверите, как я рад быть рядом с вами. Марк, спасибо, что позвал. Еще пару дней назад я и подумать не мог, что буду со всеми вами в одной компании за пределами школы. Вы не представляете, как это для меня важно. Кто-то из вас знает, что со мной произошло. – Я обвел взглядом старожилов. – Кто-то нет. В любом случае знайте, что раньше я был совсем другим. Но я изменился, и я рад, что вы дали мне новый шанс. Теперь я – часть компании. Я чего-то стою.