В это время Мавсаний, сходящий с ума от беспокойства, решился нарушить запрет и последовать за молодым хозяином. Он был потрясен до глубины души при виде открывшейся ему картины. Два неподвижных тела, истомленных любовью, пораженных ею, как смертью… женщина уже мертва, юноша на грани умирания…

Мавсаний, отчаянно испуганный, вынес Артемидора из пещеры, молясь всем богам вернуть ему сознание, и вскоре тот очнулся, чувствуя себя еще слабым, но небывало счастливым. Болезнь покинула его на другой же день, но страсть к мраморной любовнице овладела Артемидором безраздельно. Отныне он проводил рядом с ней каждую ночь, оставаясь равнодушным к живым женщинам, не мыслил своего существования без этой любви и поклонялся мраморной возлюбленной, как богине и подруге, принося ей в дар самые дорогие и изысканные наряды и украшения, какие только мог добывать.

У статуи были очень короткие, как у юноши или рабыни, мраморные волосы, и Артемидор покупал для нее роскошные парики, ибо ему нравилось перебирать эти пряди во время страстных объятий.

Шли годы, любовь Артемидора не иссякала, и если Мавсаний иногда думал о том, что его господин не иначе как околдован, то Артемидор был в восторге от этого колдовства.

Уходя от мраморной красавицы, он знал, что увидит ее во сне. Он любил эти сны, потому что в них женщина оживала, прижималась к нему, заключала его в объятия, целовала, называла ласковыми именами, а его плоть глубоко проникала в нежное, жаркое лоно и бурно извергалась там… и возлюбленная разделяла его пыл и его восторг.

Иногда, забывшись, Артемидор просил статую, чтобы она обняла его, и был настолько безумен в снедавшей его страсти, что ему всерьез казалось, будто он чувствует легкие касания ее рук на его спине. Иногда он просил поцеловать его – и тогда чудилось, будто каменные уста отвечают ему…

Прежде, бывало, Артемидор задумывался над тем, кто – боги или люди – изваяли это совершенное женское тело. Ему приходилось видеть в древних храмах или прямо при дорогах изделия ваятелей давно минувших времен. Они были несравненно более неуклюжими и безыскусными, чем произведения знаменитых Каллимаха, Фидия, Лисиппа или Праксителя! Обожаемая им статуя принадлежала к временам, бесспорно, древним, но при этом была изваяна с невероятным мастерством и тонкостью.

Возможно, она являлась творением Эндоя, ученика баснословного мастера Дедала. В Афинах Артемидор видел работы Эндоя: их отличали изумительная точность линий и редкостное мастерство, придающее лицам и телам не застывшую монументальность, а ощущение движения, остановленного лишь на миг. Говорили, именно Эндой некогда создал статую Артемиды Эфесской, стоявшую в храме, уничтоженном Геростратом. По рассказам современников, она была изваяна из кедра, затем позолочена – и поражала своим совершенством.

Однако Артемидор предпочитал думать, что его возлюбленная (он так и звал ее – Агапи, Любовь) создана теми же силами, которые некогда призвали к жизни олимпийских богов. Может быть, она была ореадой, нимфой гор, обитательницей Акрокоринфа[28], которая в незапамятные времена спустилась в пещеру – да и заснула там зачарованным сном.

Впрочем, чаще всего Артемидор ни о чем таком не думал, а шел к статуе с тем же ощущением, с каким всякий мужчина идет к своей женщине.

Сейчас он жаждал слиться с ней, как никогда раньше… вино туманило голову, но воспламеняло тело и пробуждало неистовое желание.

Артемидор оставил факел в светце, укрепленном на стене. Он любил, когда в пещере воцарялся легкий полумрак, в котором тело возлюбленной словно бы светилось, казалось живым и теплым. В отблесках далекого пламени искрилась дивная ткань, прикрывавшая ее манящие формы; сверкали камни драгоценного ожерелья и браслетов, унизывавших нежные руки.