– Про верх и низ забудь, – советовал президент. – Когда мы говорим о бое в невесомости, главный закон – харагэй. Вот это.

Он внезапно ткнул Линдсея в живот. Судорожно выдохнув, Линдсей согнулся пополам. Его «липучковые» подошвы с громким треском сорвались с обивки.

Захватив запястье Линдсея, президент плавным движением прилепил ученика пятками к потолку.

– Ну, теперь ты – вверх ногами, так?

Линдсей «стоял» на «полу» – то есть на носовой переборке, а президент в полуприсяде прилепился к кормовой, так что ноги их были направлены в противоположные стороны. Президент смотрел как бы снизу вверх – прямо в глаза Линдсея. Изо рта его воняло сырыми водорослями.

– Вот это называется локальной вертикалью, – объяснил он. – Наше тело создано для гравитации, и глазам всегда кажется, что она есть. Так уж у нас мозги смонтированы. Поэтому ты будешь искать вертикаль и по ней ориентироваться. И будешь убит, солдат. Ясно?

– Так точно, сэр! – отвечал Линдсей.

В Республике его с малолетства воспитывали в презрении к насилию. Насилие допускалось лишь по отношению к себе. Но знакомство с антибиотиком изменило его образ мышления.

– Вот для чего нужен харагэй. – Президент хлопнул себя по животу. – Это – твой центр тяжести, центр вращения. Встречаешь врага в невесомости, сцепляешься с ним, и голова твоя – просто отросток, ясно? Все зависит от центра массы. От харагэй. Пространство, куда ты можешь достать рукой или ногой, – это сфера. А центр сферы – в твоем брюхе. Значит, все время представляй вокруг себя такой пузырек.

– Так точно, сэр.

Линдсей был – весь внимание.

– Это первое. Теперь – о втором. Переборки. Контролируешь переборки – контролируешь весь бой. Вот если я в воздухе, то с какой силой смогу тебя достать?

– Переносицу сломаете, – осторожно предположил Линдсей.

– Верно. А если опираюсь ногой на переборку, и мое же тело гасит отдачу?

– Сломаете мне шею, сэр.

– Верно мыслишь, солдат. Человеку без опоры – никуда. Нет ничего другого – используй как опору тело противника. Отдача – она враг удара. Удар есть повреждение. А повреждение есть победа. Все ясно?

– Отдача – враг удара. Удар есть повреждение. Повреждение есть победа, – без запинки отрапортовал Линдсей. – Сэр.

– Замечательно. – Вытянув руку, он поймал запястье Линдсея и быстрым вращательным движением с мокрым хрустом переломил его предплечье о колено.

– А это – номер третий, – сказал президент, не обращая внимания на отчаянный вопль Линдсея. – Боль.

– Насколько я понимаю, – сказала второй судья, – тебе продемонстрировали третий номер.

– Да, мэм, – ответил Линдсей. Второй судья вонзила в его руку иглу.

– Оставь, – мягко сказала она. – Здесь лазарет, а не армия. Зови меня просто – второй судья.

Сломанная рука резиново онемела.

– Спасибо, судья.

Второй судья была пожилой женщиной – лет, должно быть, под сто. Точнее сказать было сложно: постоянный прием гормональных препаратов превратил ее метаболизм в сложный комплекс аномалий. Нижняя челюсть ее обросла угрями, однако сквозь шелушащуюся сухую кожу запястий и лодыжек просвечивали варикозные вены.

– Все в порядке, гос. Выправим.

Она сунула руку Линдсея в широкий резиновый рукав старого томографа. Из кольца его заструилось множество рентгеновских лучей, и на экране появилось трехмерное, вращающееся изображение сломанной руки.

– Ничего страшного; хороший, чистый перелом, – оценила второй судья. – У нас у всех такие. И ты теперь – один из нас. Хочешь, пока рука под наркозом, мы тебя разрисуем?

– Что?

– Татуируем; гражданин.

Идея была, мягко говоря, неожиданной.