– Зачем они здесь? – спросил я Гришку, он как раз остановился у водяной колонки.

– Мытная биржа. – Гришка закатал рукава, нажав на рычаг, по очереди сполоснул обе руки, подставил лицо ближе к струе, умылся, хлебнул ледяной воды. – Грузчики, плотники, столяры, кухарки, приказчики, прислуга… на работу нанимаются…

Напившись, Гришка прошёлся вдоль лавок, здороваясь и болтая с торговцами. У некоторых прилавков он останавливался и бойко торговался. Если цена устраивала – сияя, как медный пятак, распихивал купленный товар по карманам.

Я старался особо не отсвечивать, и без того все косились в мою сторону, молчал и внимательно считал Гришкины затраты. У худого седого старичка он купил две луковицы и две молодые морковки, отдал за всё две копейки и был очень доволен. У бойкого парня-лоточника с кучерявым чубом, задорно выглядывающим из-под битой фуражки, – три варёных яйца за пятак. В рыбной лавке Гришка долго приценивался к жирной блестящей селёдке, но отошёл без «улова», негромко обозвав «жи´лой» круглую краснощёкую тётку.

Мы вышли со стороны Алексеевской и заглянули в источающую душистый аромат булочную, где Гришка купил буханку чёрного хлеба за три копейки. От булочной повернули направо. Прошли мимо полицейского участка. Гришка сказал, что там можно найти Петровича, если он не в будке на Мытном.

На пересечении Алексеевской и Осыпной, известной мне в нашем веке как улица Пискунова, мы перешли дорогу и оказались у деревянной ограды сада, в центре которого блестел на солнце небольшой слегка запущенный пруд. Перескочив через заборчик, устроились прямо на траве в тени деревьев рядом с прилично обветшавшей беседкой в восточном стиле.

Пока я разглядывал ещё не исчезнувший Чёрный пруд и сад, на месте которых трудно представить современные строения, Гришка готовил, как он выразился, «трапезу». Достал из своего ящика флягу с водой, соль в бумажном кулёчке и перочинный нож, расстелил на траве большой замасленный лист бумаги, выложил на него яйца, покромсал хлеб. Потом ловко очистил луковицы и обстругал морковку.

– Давай подкрепляйся, я угощаю, – довольно пробубнил он, смачно откусывая от целой луковицы.

– Как ты это ешь? – сморщился я.

– Эх ты, барчук, от лука нос воротишь! Важен не обед, а привет! В хорошей компании и лук сладкий!

– Я сладкое не очень люблю, всё больше бигмак с латте из «Макдональдса» или тёмный бургер из KFC. Мать, конечно, ругается: говорит, фастфуд – это зло. Но я от него как-то сразу добрею. – Я проглотил кусок хлеба и звонко хрустнул морковкой.

Гришка смотрел на меня непонимающе.

– А, ну да, забыл. Есть у нас такие… как там у вас?.. трактиры с готовой едой и непонятными названиями. В них очень вкусные бургеры. Это когда большую булку режут пополам и укладывают между половинками огромную котлету из говядины или курицы, добавляют сыр, соус, солёный огурец или помидор. Язык проглотишь!

– Я котлеты люблю, а ещё уху из стерляди аль осетра. Раньше отец рыбачил – бывало, и нас с братом брал побаловаться. Притащим рыбы всякой – где мелочь, а где покрупнее. Мамка ухи посадской наварит с толчённиками – одним духом можно пообедать, ложка стоит. – Гришка задумчиво постучал яйцом по ящику и принялся счищать скорлупу.

– С толчённиками? – переспросил я.

– Это кусочки теста с рыбной начинкою… ммм… за уши не оттащишь!

– У тебя брат есть? Старший? Здóрово! – Я сглотнул слюну и тоже принялся за яйцо.

– Старшой, Федька. Он у меня знаешь какой умный! Ремесленное училище закончил. Помощник механика.

– А у меня сестрёнка, маленькая совсем, Дашка, шесть лет. Смешная, Гоженькой меня зовёт. Заговорила она рано, в годик, и вслед за мамой «Серёженька» не выговаривала, так и привыкла.