Потому и поднялся так высоко. 

Машина подъезжает к высотному зданию в центре. Я выхожу, смотрю на себя в зеркальные двери и понимаю, что выгляжу на редкость нелепо и неуместно здесь, в форме скорой помощи, бледная, нечесанная, с такими черными мешками под глазами, что, кажется, будто глазницы провалились. 

А потом мысленно машу рукой на это все. В конце концов, сам виноват. Вытащил меня со смены, силой приволок, как наложницу, вот пусть и получает жизнь без прикрас. И меня без прикрас. 

Интересно, какого черта забыл в Питере? У него здесь офис, конечно же, как и во всех крупных городах, с размахом империя выстроена, но обычно все дела в Москве решает. А тут так… Непонятно, для чего завел…

Мы поднимаемся на лифте до самого верха. Я немного отдохнула, пока ехали, кофе с коньяком взбодрил, и в то же время успокоил. И я уже не хочу его убить. 

Ну, может, только покусать…

Вася провожает меня по ультрасовременному здоровенному помещению к неприметной комнате в углу. 

Я знаю, что он всегда, несмотря на возможность обживать огромные пространства, любил небольшие, уютные комнаты, с невысокими потолками и полумраком. И даже знаю, откуда эта привычка. 

Вася остается снаружи, я толкаю дверь и захожу. 

Он стоит у панорамного окна, смотрит на туманный город у своих ног. Победитель по жизни. 

Высокий, худощавый, с прямой спиной, в строгом костюме. Короткая стрижка, руки в карманах. 

Оборачивается. 

И меня опять, как и всегда, оглушает его взгляд. 

Холодный, острый, жестокий. Для других. Не для меня. 

На меня он всегда смотрит так, словно я – самое прекрасное, самое невероятное, самое желанное в мире. 

Он всегда так смотрел. 

С самого первого раза. 

С самой первой встречи.

2. 2. Примерно двадцать лет назад...

- Ох, девочка, я не знаю, зачем вас  вызвали… Все прошло уже.

Я с сомнением смотрю на чистенькую старушку в темном платке, сидящую на поребрике у часовни. 

- Давайте давление сейчас померим, посмотрим…

Она послушно протягивает мне руку, я надеваю манжету, накачиваю,  смотрю на тонометр. Повышенное, но не критично. 

- Может, все же проедете с нами? До больницы? 

Рядом бурчит что-то Лариса, моя медсестра, ей явно не нравится моя участливость. 

- Нет, не надо доча… Я до своих дойду. Они тут все у меня. Сын, сноха, внуки… И муж тоже здесь… Сразу всех и повидаю…

Я убираю тонометр в сумку, прощаюсь и молча иду к выходу. 

В конце концов, все, что могла, я сделала. Если она свалится прямо возле могил своих близких… Кто будет виноват? 

Прохожу мимо ряда могил, глаз цепляется за мужчину, неподвижно сидящего у одной из них. И меня отчего-то бьет дрожью, столько в обычной, казалось бы, позе, напряжения. 

Не люблю кладбища.

Гнетущая атмосфера, флер безысходности и жути. Особенно наши, питерские, не люблю. Особенно старые. Но Смоленское еще неплохо, по сравнению с другими. Как-то полегче здесь. 

Смотрю на время.

Скоро конец смены, скоро можно выдохнуть. 

Лариса опять что-то бурчит и  топает впереди меня к воротам, за которыми мы оставили машину. 

Проезд очень узкий, да и ворота в вечернее время закрывают. Поэтому пришлось пешком. 

Удивительно, что в такое время еще есть люди на кладбище. 

Я опять смотрю на мужчину. Еще не поравнялась с ним, но уже скоро. 

Видно, что высокий, короткие темные волосы. 

Дорогое черное пальто. Шарф. 

Сидит боком к проходу. Курит, странно держа сигарету в горсти. Так, что не видно ее практически. 

Лариса ускоряется и выходит на ворота. 

Я делаю еще пару шагов, равняюсь с мужчиной и опять смотрю на него зачем-то. 

В сгущающейся темноте его фигура похожа на памятник.