Шарлотта провела у кровати раненого легионера часы. Она разговаривала с ним, прекрасно зная, что за ними то и дело наблюдают. Ей нужно было, чтобы ситуация по-прежнему казалась понятной, чтобы никто не заметил тонкую трубку для переливания, по которой сотворенная Шестой нейтральная материя перетекала под кожу Одхана.

Она ни на миг не усомнилась, что Легион ее бы не похвалил, но в похвалах Легиона она и не нуждалась. Шарлотта не задумывалась о том, что она говорила вслух. По-настоящему важный диалог шел в ее мыслях: «Смотри, Люси, я справляюсь… кое-как. Я помогаю, я не опустила руки, ты все сделала не зря! Это ведь верно? Ты бы сказала, что я дура, но все равно разрешила бы мне так поступить?»

Люси улыбалась откуда-то из пустоты и все ей прощала.

А Одхан между тем поправлялся. Его организм с жадностью впитывал нейтральную материю, превращая в собственные клетки. Он напоминал Шарлотте охотничьего пса, которого слишком долго держали на привязи. Но вот его отпустили – и он сорвался, он слишком соскучился по движению!

В какой-то момент появление новых тканей стало очевидным, однако исцеление при этом не было завершено. Шарлотте пришлось отчитаться о том, что она делает. Она надеялась лишь на то, что победителей не судят, что теперь, когда конфликта донора и реципиента удалось избежать, ей позволят продолжить уже законно.

Конечно же, грянул скандал. Он грянул бы в любом случае, ну а теперь, после Марсианской Резни, он получился особенно истеричным. Администраторов не волновало то, что Одхан пока даже не пришел в сознание и уж точно не превратился в кровожадного монстра. То, что все показатели пришли в норму, тоже оставили без внимания. Шарлотту обвиняли во всех возможных грехах – от саботажа до предательства.

Она подозревала, что наказать ее по-настоящему не решились бы, высшим легионерам сейчас многое прощали – вон, Стефану вообще убийство ученого с рук сошло! Однако ей собирались запретить продолжение лечения, а это ее не устраивало, она чувствовала, что идет по верному пути.

Тогда, неожиданно для самой себя, Шарлотта обратилась к тому, с кого все началось. Она потребовала привлечь независимым экспертом Валентина Вернона. Ей попытались напомнить, что Легион очень неохотно задействует сотрудников спецкорпуса. Шарлотта парировала тем, что отчаянные времена требуют отчаянных решений, спецкорпус – дружественная организация, да и вообще, хуже уже не будет.

Одни чиновники все еще бегали по потолку в истерике, но другие наконец-то включили мозги. Они сообразили, что появился реальный шанс вернуть в строй сильнейшего легионера, и на телепатическую проверку согласились.

Шарлотта тогда подумала, что Одхан, узнав об их планах, убил бы всех сразу – и ее, и Вернона, и администраторов, допустивших такое. Он бы вряд ли согласился… Но от него пока ничего не зависело.

Вернон отнесся к заданию серьезно. Улыбаться и изображать доброжелательного весельчака он мог сколько угодно, он не хуже других понимал, какой угрозой способен стать легионер, потерявший контроль. Поэтому он посвятил изучению разума Одхана не один час, а пришедшая с ним женщина, вроде как его секретарь, зачем-то взяла образцы крови из тканей, наращенных уже с помощью Шарлотты. Вердикт телепата был окончательным: угрозы нет, материя, созданная Шарлоттой, полностью подчиняется новому хозяину.

Ей позволили продолжить, ей теперь даже помогали, и наконец наступил тот день, когда Одхан открыл глаза… Уже в следующую секунду он вопил на врачей и срывал с себя медицинские датчики, требуя немедленно выдать ему новую форму, пистолет и две бутылки коньяка. Врачи пытались убедить его, что ему нужен отдых. Шарлотта в потасовке не участвовала, она наблюдала со стороны, улыбалась и думала лишь об одном.