– И тебе.

Больше никто из них ничего не сказал до тех пор, пока они не «разобрались» с едой: на первое оказалось что-то вроде зелёного борща с какой-то кисловатой травкой, а на второе – бифштекс. С отварным картофелем и зелёным горошком на гарнир.

Роджер не без удовольствия съел мясо, удивляясь, насколько оно нежно и хорошо прожарено. Подобрав с пластика тарелки соус и подливу последним кусочком отрубного хлеба, с довольным видом откинулся на спинку стула: вкусно! Не то, что белковые палочки, которыми его кормили там, в камере, и которые по вкусу напоминали самый обычный мел, пропитанный подсолнечным маслом. А сейчас Роджер чувствовал себя сытым. И отдохнуть успел неплохо. К дальнейшим «приключениям» «готов»!

Но женщина не спешила переходить к главному делу, как, по-идее, полагалось бы после трапезы. Вместо этого решила пояснить:

– Бифштекс, разумеется, не натуральный. Заменитель мяса, соя, костная мука, ароматизаторы и загустители… И всё такое прочее.

– Всё равно – отличный вкус. И пахнет божественно. Да и насыщает неплохо. Не то, что белковые палочки там. У меня.

При упоминании места, где, как наверняка знала женщина, его содержали, он удивился: её уши покраснели! Впрочем, с собой она справилась легко, и даже взглянула ему в глаза вполне дружелюбно. Сказала:

– Спрашивай. Ты же наверняка хочешь узнать, почему тебя не… Утилизировали.

– Ну, то, что меня должны были, как ты изящно выразилась, «утилизировать», мне стало понятно после того, как там, за стальной дверью, зашипели горелки. А то, что спасла меня именно ты, я понял по голосу. Он у тебя вполне приятный, несмотря на стальные начальственные нотки. И узнаваемый. А спросить я хотел вот о чём: когда ты… Как бы это поизящней… натешишься со мной, меня всё равно…

Утилизируют?

Диана всё же вспыхнула – на этот раз краска затопила всё лицо и перешла на шею, за которую она вдруг схватилась рукой – словно женщине стало трудно дышать. Когда снова взглянула ему в лицо, в глазах стояли слёзы:

– Я… Прости. Наверное… – она моргнула раз, и другой, – Боюсь, я не смогу сохранить тебе жизнь, как бы мне не хотелось! Мне всё равно придётся. Да, отправить тебя на… утилизацию. Потому что через три недели будет очередная повальная чистка и проверка, и тебя так и так обнаружат!

Роджер не стал показывать, что разочарован или обижен:

– Понятно. И… Сколько их, несчастных секс-игрушек, было до меня?

– Никого! Нисколько их не было! – женщина действительно рассердилась, закусив губу. С гневным взором она напомнила какую-нибудь древнюю фурию. Но молнии её взор метал недолго: похоже, спохватилась, что по должности не положено проявлять столь открыто эмоции, и даже улыбнулась почти нормально, а не наиграно, как вначале, – Ты у меня – первый!

– А… Что же надоумило тебя, уважаемая спасительница, оставить меня… Для себя?

– Если честно, ты… Хм-м… Ну, понравился мне. Ты – рационалист. Как и я сама. Но ты можешь быть и поразительно смел и азартен! Как я сама могу только… Мечтать.

Да и лицо твоё… Вполне приятно. А кроме того, я, как пятое лицо на Станции, тоже имею кое-какие привилегии. И своё представление о субординации: чего можно, а чего нельзя высшему Персоналу Станции.

Почему эта с-сучка, Координаторша, может заводить любовников, а я – нет?!

– Ага. То есть то, что я пока остался жив – свидетельство и твоего благорасположения, и твоего… Статуса?

– Ну… В какой-то степени – да. И того, и того. – она отвела взгляд. Роджер легко догадался, почему женщина так смущается и сердится, несмотря на этот самый «Статус». Всё-таки женщина – всегда женщина. Какой бы властью её не обличили, и как бы тщательно она не пыталась контролировать свои эмоции. Им-то как раз – не прикажешь!.. Даже если их почти незаметно нетренированному наблюдателю, вроде подчинённых, Роджер-то – тренированный! Он научился читать микромимику тела и лица ещё тогда – в той жизни. Оказалось очень полезно. И для работы, и в «быту».