– Ну что там? – не выдержала рыжая.

Он глянул на нее волком, в душе кляня себя за то, что так расклеился. Подумаешь, золотые волосы, зеленые глаза! Одни неприятности от этих баб: сначала западают на твой мотоцикл и косуху, возбуждаются от запаха бензина, въевшегося в кожу, и считают тебя суперменом ночных дорог, а потом начинается… «Где ты пропадаешь? Опять со своими дружками шлялся! Ненавижу твой мотоцикл – так бы и разбила! Я хочу нормальную жизнь». Проблема только в том, что ему нормальной жизни недостаточно. Он умирает без дорог и без скорости, без ветра в лицо, без асфальта, стелющегося под колеса. И ни одна женщина в мире не заставит его отказаться от этого. Взглянул рыжей в глаза и понял: с ней все по-другому. В ее взгляде – адреналиновый кайф, гонки на скорости двести километров в час, трасса длиною в жизнь. Предки наверняка считают ее сумасшедшей и, будь их воля, заперли бы ее в четырех стенах. Но разве такую, как она, можно запереть в клетке?

– Готово, – охрипшим голосом проговорил он.

Она благодарно расцвела, ямочки ослепили его своим сиянием.

– Тебя как зовут-то? – спросил Андрей.

– Меня тут знают как Лису.

– Так что, Лиса, прокатимся?

Она азартно кивнула и прыгнула за руль своего спорта. Вот те на! Он-то предлагал прокатить ее на своем кастоме, чтобы она прижималась к нему, окутала его своими золотыми волосами и, может быть, даже визжала от восторга.

– Догоняй! – звонко выкрикнула она, и рыжие волосы полоснули по ветру. Цунами понеслось по московской дороге, набирая скорость.

– Ну, Лиса, погоди, – ухмыльнулся он, прыгая на мотоцикл. – Догоню, еще как догоню!

Они гоняли по опустевшим дорогам всю ночь, останавливались, болтали обо всем на свете, снова гоняли. Рассвет застал их снова на Воробьевых.

Она смеялась, дразнила, уворачивалась от его рук и губ. Андрей уже отчаялся, но с первыми солнечными лучами она сама приникла к нему губами, всеми озорными своими ямочками, золотыми своими волосами, и ему показалось, что в него хлынул солнечный свет всего мира. С того рассвета ему всегда было светло – даже глубокой ночью ему светили солнышки-ямочки, и весь мир, казавшийся прежде враждебным и ощетинившимся, как еж, стал большим и теплым солнцем.

С Лисой все было по-другому. Она принимала его таким как есть, не пыталась переделать из вольного странника в домашнего мальчика, не ревновала его к мотоциклу… Вместе они исколесили полстраны, срывались на байк-фестивали, принимали участие в мотошоу. Они проложили свои дороги из Москвы в Тамань, Севастополь и Иркутск. Тысячи километров фееричного счастья и опьяняющей скорости, миллионы звезд над головой – и они вдвоем на целом свете. Никак не надышаться ветром, не напиться поцелуями, не насытиться друг другом – вот оно, их шальное счастье. Палаточный лагерь на берегу Черного моря был раем на земле, а их палатка – дворцом. Они видели, как лазеры вспарывают бархатную крымскую ночь, и считали холодные звезды Байкала, до хрипа подпевали песням «Алисы» и отчаянно целовались под «Арию». Лиса утешала его, когда в финале номинации на лучший байк его обошел соперник, а Андрей был готов убить каждого из байкеров, раздевавших ее глазами, когда ее назвали «Мисс байк-шоу». Даже в лучших друзьях он теперь видел угрозу. Только для него эти смеющиеся русалочьи глаза, только для него эти упоительные ямочки, только для него эти пьянящие губы – и он ни с кем не намерен делиться.

Он стал ревновать ее даже к мотоциклу! Когда Лиса, дав по газам, уносилась на своем красном спорте, ему казалось, что мир пустел, дороги теряли свою привлекательность и из желанных трасс превращались в полосы опасностей. Андрей ненавидел всех водителей, которые мчатся по тем же дорогам, что и Лиса, а красный развороченный мотик стал его постоянным ночным кошмаром. Впервые он понял страх матери, провожавшей его из дома с такой тоской в глазах, будто не на дорогу – на войну провожает. И это облегчение в ее взгляде, когда он возвращался: словно она уже не ожидала его увидеть. Понял и ужаснулся: каким эгоистом он был. После смерти отца он нашел спасение в мотоцикле и скорости, а мать, потерявшая мужа, пребывала в аду из-за страха лишиться и сына. Теперь тот же ад переживал он сам: каждый раз, когда Лиса уезжала прочь и он сходил с ума при мысли, что может ее больше никогда не увидеть. А когда она возвращалась, он хмелел от счастья и сердце взрывалось праздничным фейерверком, озаряя всю вселенную.