Последний раз мне в туалете что-то показывали в старшей группе детского сада.

– Помолчи и посмотри! – Трошкина подвела меня к деревянной решетчатой панели, отгораживающей уютный закуточек в углу зала.

От главного входа он был дальним, а от двери, ведущей со стороны беседки, оказался ближним и помещался как раз напротив туалета. Тут было темновато, в полумраке я не доглядела и едва не сбила, как кегли, какие-то бутылки. Выстроенные в колонну по три, они тянулись вдоль стены коридора с заходом в зал.

– Что за хрень?!

– Тихо! – шикнула на меня Алка и прищурилась на этикетки. – Это не хрень, это… Не знаю, что это.

– Эр Эс Эр Эс. – Я озвучила странно кривенькие латинские буквы. – Что бы это значило?

– Да какая разница? Какое-то пафосное пойло. Ты в дырочку-то посмотри!

Я послушно заглянула в просвет решетки и увидела мягкие диванчики, а на них – нашу Зару Рафаэловну и какого-то мужика. Между ними был стол, на котором гордо высились винная бутылка и пара бокалов, каковой натюрморт сам по себе уже выдавал неформальный характер встречи. Чтоб мы уж вовсе не сомневались, кавалер держал холеную лапку Заразы в своих руках, методично полируя костлявую конечность дамы в промежутке между кольцами от Булгари и часиками от Картье.

К сожалению, разглядеть лицо мужчины не было никакой возможности – он сидел к решетке и к нам с Алкой спиной.

Я было подумала закричать: «Пожар! Горим!» – чтобы Зарин кавалер обернулся, а лучше даже подпрыгнул и побежал – тогда мы рассмотрели бы и его лицо, и фигуру, и одежду, и даже походку. Но дама в случае активного шухера тоже не усидела бы на месте, а мне не хотелось, чтобы она увидела нас с Алкой. Незачем Заразе знать, к кому потом применять санкции за разглашение информации о ее личной жизни.

Пришлось удовольствоваться малым. Теперь мы знали, что у Заразиного кавалера широкие плечи и темные волосы, подстриженные а-ля канадский лесоруб – это когда затылок лысый, а макушка объемная, как у петуха породы «испанская голошейная». На затылке, точно во впадинке у основания черепа, краснела крупная красная родинка, до смешного похожая на кнопку.

– Так вот где у него кнопка, Урри! – пробормотала я.

Трошкина узнала цитату из фильма про Электроника, хихикнула и потянула меня за пояс джинсов, оттаскивая от решетки.

Мы вернулись в беседку к шапочному разбору. Сомелье уже закруглялся, анонсируя следующую дегустацию, в ходе которой гостей предполагалось познакомить с виноградным дистиллятом.

– О, это очень крепкие напитки, мы на эту дегустацию не пойдем, – решила за нас обеих Трошкина.

Смеловский сначала дулся, недовольный тем, что его затея с романтическим свиданием, хитро замаскированным под специальную дегустацию, позорно провалилась, но потом утешился моим обещанием позвать его на ужин в кругу семьи.

Макс никогда не упускает случая заглянуть к нам в гости, потому что мамуля его обожает и по собственной шкале потенциальной ценности женихов котирует гораздо выше, чем Кулебякина. Причем свой рейтинг она не стесняется публично озвучивать. А еще у нас всегда вкусно кормят.

Впечатлив старушек на лавочке и детей на площадке роскошным экипажем, Макс высадил нас с Алкой у подъезда, и мы пошли домой.

Сначала – к Трошкиной, потому что она живет двумя этажами ниже, чем я.

Нам хотелось поболтать – с типично женской дотошностью обсудить Заразу и ее кавалера, а в присутствии Макса это было делать неловко.

Но у Алки в доме тоже нашлась пара огорчительно чутких мужских ушей – у барной стойки возился Зяма.

– Привет, любимая! Ты вовремя, я сделал нам по мохито, – сообщил он, оглянувшись на стук двери и с несколько избыточным энтузиазмом помахав любимой веточкой мяты.