Его рука уже была у нее под юбками, на бедре, и Лотти изогнулась, чтобы почувствовать его внутри себя. Но затем что-то прикоснулось к ее влажной горячей плоти; что-то твердое, гладкое и широкое, входящее в ее чресла, было леденяще холодным – рукоятка ледяного меча скульптуры. Шок, бесстыдство, эротическое наслаждение заставило ее подняться со стола со стоном, в котором звучали удивление, неверие и дикий восторг.

– Ты не можешь так…

– Могу.

Он снова уложил ее среди сладких блюд и разбросанной повсюду клубники и наклонился, чтобы поцеловать. Одновременно он срывал с нее белье, раздвигал ноги все шире и продвигал этот замечательный меч все глубже внутрь. От Дева пахло шампанским и клубникой. Она чувствовала, как лед тает у нее внутри, растекаясь ручейками по коже, тогда как жар внутри тела разгорался все сильнее. Ей даже пришлось зажать зубами вышитую салфетку, чтобы не закричать и не разбудить весь дом.

Когда Лотти пришла в себя, она обнаружила, что полуголая лежит на столе в луже растаявшего льда. Дев смеялся, стараясь срыть презрение. В полумраке он выглядел очень молодым, и полным жизни, и еще очень-очень порочным. Лотти почувствовала, как сильно у нее забилось сердце.

– Тебе понравилось?

– Ты… – Лотти с удивлением поняла, что более чем просто благодарна ему. Она с некоторым трудом отбросила эмоции и снова почувствовала свойственное ей безразличие. – Ну, милый, – промурлыкала она, – а ты, оказывается, находка! – Она потянулась к нему и с приятным удивлением обнаружила, что он все еще ждет ее.

– Не здесь, – сказал он, обнимая ее настолько естественно, что она не могла не почувствовать искушение. – Что, если в саду?

– В летнем домике в это время года очень мило, – промурлыкала Лотти, когда он большими шагами устремился к двери, ведущей на террасу. – Хотя, впрочем, мне кажется, что в летнем домике хорошо в любое время года.

Алекс Грант сидел в адвокатской конторе Чёрчвада на улице Хай-Холборн и всеми силами пытался сохранять спокойствие.

Ожидание не входило в его планы. Ему все еще приходилось оставаться в Лондоне, ожидая приказа из адмиралтейства о дальнейшем назначении, поэтому он принял решение не принимать больше никаких приглашений из Тона, какими бы заманчивыми они бы ни были, а вместо этого навестить своего бывшего коллегу, который находился в Морском госпитале в Гринвиче. Но когда Алекс встал сегодня утром, его камердинер Фрейзер с угрюмым видом сообщил ему, что не было никаких распоряжений из адмиралтейства, но зато пришло срочное письмо от его адвокатов. Открыв послание мистера Чёрчвада, он почувствовал, что волнение этого джентльмена прямо-таки стекает со строк его письма, в котором он призывал его немедленно прибыть в его контору для встречи.

И вот Алекс сидел теперь здесь, хотя мистер Чёрчвад не проронил ни слова о деле, поскольку леди Джоанна Уэр еще не прибыла. Это было бы, по словам мистера Чёрчвада, крайне несправедливо с его стороны – знакомить лорда Гранта с сутью проблемы до того, как прибудет ее светлость.

Алекс нетерпеливо барабанил пальцами по крышке стоящего рядом стола. Сегодня у него болела нога, несомненно, результат его упражнений в бальном зале миссис Каммингс накануне вечером. Да и вообще он отвратительно себя чувствовал. В рабочем кабинете мистера Чёрчвада царила тишина, слышались лишь шелест бумаг, приглушенный шум улицы, да раздавалось тиканье часов.

Алекс не собирался видеться с леди Джоанной Уэр до своего отъезда из Лондона, и тот факт, что он будет вынужден сделать это, – если, конечно, она соизволит прибыть, – сильно раздражал его. Он убеждал себя, что дело не в том, что леди Джоанна вчера вечером отвергла его публично и унизительно, как и обещала. Она ведь честно предупредила его об этом заранее, но он недооценил ее и был за это наказан. Но не это волновало его. То, что его так тревожило, было связано с последними словами Дэвида Уэра.