Высокая фигура, в которой уже не узнать человека, замахнулась, осиновый кол со свистом пролетел мимо фон Клейста. Тот снова хохотнул.

– И где твои силы, ведьма? На что еще ты способна? Ради чего? Скажи мне, старая, зачем рисковать своей жизнью ради жизни той, которая уже и так на краю пропасти? Отдай мне ребенка!

Он говорил и медленно приближался. Движения его были по-змеиному плавные. Все кроме одного, самого последнего. Быстрый выпад, яркий всполох лунного света на клинке – и та, что всего мгновение назад была огромной и грозной, с тихим стоном упала на колени, превращаясь в смертельно уставшую и, кажется, смертельно раненную старуху.

Нянюшка до последнего цеплялась за сверток с ребенком, но пинок сапога отшвырнул ее к Габи, обеих повалил на землю, как фигурки на шахматной доске. И обе они зарычали. Ничего человеческого больше не осталось ни в одной из них. Их человечность, закутанную в черный вдовий платок, уносили прочь.

Габи бросилась следом, ослепленная яростью и страхом. Бросилась и напоролась на стальное жало. Теперь только это жало, острое и беспощадное, удерживало ее на ногах. Оно и холодный взгляд фон Клейста.

– Очень жаль, – сказал он, слизывая кровь с уголка ее губ. – Очень жаль, что ты не справилась, моя прекрасная Габриэла. Черная книга не врала, ни одна смертная не сможет сохранить разум, родив удивительное дитя. Но я надеюсь, что моя дочь будет такой же красавицей, как и ты. Может быть, я даже когда-нибудь расскажу ей, как убил ее мать. Не волнуйся, она не станет переживать из-за такого пустяка, я об этом позабочусь.

– Не смей… – Теперь уже ее слова клокотали и пузырились на губах горькой пеной. – Не трогай…

– Прощай, моя глупая Габриэла! – Пинок сапогом отшвырнул ее назад, на нянюшку. – А ты, моя прекрасная малышка, здравствуй! – Фон Клейст положил свою ношу на землю, принялся разворачивать платок.

Было больно… В голове вспыхивали молнии. В груди разгоралось невыносимо яркое солнце, а в запястье впивались чьи-то острые зубы.

Нет, не зубы – зубья! Серебряный ошейник, позабытый и потерянный в этой неравной битве, напомнил о себе.

– …Темный зверь. Только женщин он чует, Габриэла. Только женскую руку слушается. Триста лет он спал. Может, от тебя зависит, когда он проснется…

Темный зверь, защитник рода Бартане, защитник женщин рода Бартане. Зверь, который умер, но может вернуться, если его позвать, если напоить своей кровью…

Откуда она знает? Знает и все! Голос рода. Голос крови криком кричит, выплескивается горячим на сырую землю, прорастает. И земля отзывается пока еще тихим не то стоном, не то рыком. Или не земля, а тот, кто рвется в этот мир из мира иного. Темный зверь услышал голос крови, услышал ее безмолвный крик.

Крик… Кто-то кричит с отчаянной яростью. Кто-то опасный и ненавистный. Кто-то, кто должен заплатить за все!

– Воровка! Мерзкая обманщица! – Фон Клейст смотрит на сверток у своих ног, но обращается к ней, к Габи. – Кого ты родила, презренная? Что это за тварь?!

«Тварь» – это ее дочка, ее маленькая синеглазая девочка. В ней есть черная кровь рода фон Клейстов, но серебряной крови Бартане в ней больше. Ее тоже чует темный пес, чует и уже признает своей хозяйкой. Земля под Габи вздыбливается, выдавливая из себя кости, одну за другой. Черные кости Темного зверя, текучие, как ртуть, собирающиеся воедино, как огромный конструктор. Когда-то у маленькой Габи был деревянный конструктор. А теперь вот у нее есть костяной…

– Мертворожденная! – Голос фон Клейста срывается на истеричный визг. – Мертворожденное дитя в нашем роду! В моем роду, проклятая Габриэла!