Думаю, что они оба духи. Но в Мианджае не признавали власть Карима, а значит, духи из противостоящей банды. Таким мы всегда поможем!

Увы, мои бы слова да Богу в уши! Извлечь пулю из стопы не так-то просто. К тому же из хирургического инструмента у меня только нож да небольшой пинцет. Из лекарств – пузырек йода и несколько таблеток стрептоцида. Из обезболивающего – единственный тюбик промедола. Из антибиотиков – только надежда на благоприятный исход. Благо бинтов было достаточно.

Главное – не трусить! У местных жителей хорошая иммунная система. Рана свежая. В отличие от осколочных, которые заносят в рану частицы одежды, пулевое ранение более стерильно. Это давало небольшой шанс на удачу. К тому же особого выбора у меня не было. Надо было пробовать.

Мы положили раненого на циновку. Работать на плетеной деревянной кровати, одной из семи, стоявших в комнате, было неудобно. Но самая большая проблема возникла там, где я ее не ждал. Проблема с обработкой раны. Афганцы ходят босиком либо в резиновой обуви. Ноги не моют годами. Вы представляете, как выглядят эти ноги. Одну из них мне предстояло оперировать.

Возможно, любой хирург предал бы меня анафеме за то, что я сделал. Точнее за то, чего делать не стал. Я благоразумно не стал разводить грязь и сырость, не стал мыть ногу Мирзо. Моя природная лень всегда подсказывала мне самые гениальные решения. Никогда не делать лишней работы!

Единственное, что я сделал – обработал небольшую полоску кожи вокруг раны йодом. Ввел промедол из шприц-тюбика внутримышечно. Ножом сделал небольшой надрез и немного расширил рану. Пинцетом извлек пулю и засыпал рану стрептоцидом. Наложил повязку и испугался. Боже, что творю?! Если бы только раненый знал, кому он доверил свою ногу! Но он успел потерять сознание. Возможно, начинал действовать промедол. И он не узнал, что за коновал занимался его раной. И что в этот момент коновал думал о своих профессиональных медицинских качествах. Раненому лучше было этого не знать.

Я поручил его заботам маленького Абдула. Попросил, чтобы дехканину давали побольше чаю. И пообещал зайти завтра, сделать перевязку. Чай – это внимание. А внимание необходимо раненому больше всего. Просить же, чтобы его почаще кормили, было глупо. На посту у Хасана продовольствия не хватало и бойцам. Спасибо еще, что его аскеры (герои) делились с раненым последней лепешкой и горстью риса.

Наконец-то появилась возможность навестить Шафи. До вечера оставалось совсем немного времени. Но мне очень хотелось показать Шафи свою работу, свой нож. О том, что необходимо передать ему новую шифровку, я даже не думал. Эта сторона моей работы для меня практически ничего не значила. Одна из смежных специальностей – почтальон Печкин. Каждый раз при встрече я забирал у Шафи небольшой листочек с аккуратными столбиками цифр. Относил их командиру станции радиоперехвата Вите Томчику. Витя давал мне другой листочек. Я относил его Шафи. Все это было похоже на какую-то детскую игру. Словно я относил любовные записки от Джульетты Ромео. И от Ромео Джульетте. Содержания шифровок я не знал. И со временем интерес к ним у меня пропал окончательно.

Угрозы, что их могут у меня обнаружить, практически не было. Я носил их в гранатной сумке под курткой. Рядом с двумя гранатами Ф-1. У одной из гранат спусковой рычаг запала находился снаружи сумки. Достаточно было лишь выдернуть кольцо предохранительной чеки. И записка была бы уничтожена. О том, что будет в этом случае с почтальоном, думать почему-то не хотелось.