– Вот и славно, – перебил Озеров. – Материал прекрасный! Как раз у меня будет несколько свободных дней, я подготовлю кого-нибудь из второго состава. У вас наверняка есть кандидатура.

Озеров еще полюбовался своим коленом. Заведующая литературной частью совсем затихла за дверцей книжного шкафа. Федя Величковский почесался.

– Да, – как будто спохватился Максим Викторович, – еще спектакль для «Радио России»! Кого из перспективных порекомендуете, Юрий Иванович? Все же федеральный эфир, дело серьезное. Опять же Берлин, европейские премии…

– Ванечка, – выдавил директор и посмотрел умоляюще, – Ванечка Есаулов очень неплохой артист, подает большие надежды…

– Звоните ему, Юрий Иванович, пусть тексты учит!

– Есаулов? – повторил Роман Земсков и раздул ноздри. – Какой из него фон Корен? Или Турбин?! Вы что, рехнулись совсем?!

– Так ведь отступать некуда, родимый ты мой! – вскричал Юрий Иванович, по всей видимости, с опозданием разгадавший режиссерский замысел Озерова. – Ты ж мне руки выкрутил совсем! Мне же надо ликвидировать прорыв! Где он тут у меня, Ванечка Есаулов… боже мой… неловко, конечно, и объемы большие, но…

– Есаулов не будет играть фон Корена! – заорал Земсков.

– Будет, будет, – успокаивающе протянул Озеров. – Мы ему поможем, и он сыграет.

Роман секунду постоял над директором, как будто коршун парил над заполошной курицей, потом медленно разорвал заявление – раз и еще раз.

– Хорошо, – сказал он. – Я все понял. Но только до Нового года, ясно вам? И ни дня больше!..

– Конечно, конечно, родимый, – закивал директор. – Ни дня, ни секунды! Давно бы так, а то что ж… подпишите заявление!.. А мне куда деваться? Да и Есаулов неплохой, неплохой артист!

Роман швырнул на пол обрывки заявления и вышел, сильно хлопнув дверью. Директор шумно вздохнул.

– Весело у вас, – констатировал Озеров, когда закрылась дверь.

– Вы не подумайте, что у нас тут вертеп и никакой дисциплины, Максим Викторович! После вчерашних трагических событий нервы у всех на пределе. Артисты натуры тонкие, впечатлительные. Земсков неплохой, очень неплохой парень, но – звезда. Такая звезда, боже мой!..

– Юриваныч, я пойду, – тускло сказала Ляля.

– Ляля, только никому ни слова! Собрание надо проводить, а тут еще деньги эти!.. Как все нескладно, как нескладно!

– Познакомьте меня со вторым режиссером. Он в курсе хоть чего-нибудь? – спросил Озеров.

– В курсе, конечно, в курсе! Покойный Виталий Васильевич всю текучку на него перекладывал, и он старается очень, очень!..

– Я познакомлю, Юриваныч. Если Игорь сейчас на месте. А Островского я у вас заберу, это мой Островский.

– На месте, Лялечка! Такой день, все собрались, кто же дома усидит… Боже мой, какая беда, какие несчастья.

В приемной перед зачехленной пишущей машинкой «Москва» сидела пожилая удрученная тетка.

– Как там, Ляля? – спросила тетка трагическим полушепотом, когда они вышли. – Ничего?

Ляля пожала плечами.

Следом выскочил Юрий Иванович:

– Экскурсию, экскурсию по театру надо обязательно, Максим Викторович! Я сам собирался провести для вас и для… молодого человека. Вот Ляля вам все покажет! И интервью надо организовать! Непременно организовать! У нас одна девчушка очень складно пишет для «Волжанина»! И в «Комсомольскую правду», и в «АиФ» звоните, у нас гости из столицы.

Заведующая литературной частью привела их в угловую комнату, полную сквозняков, растрепанных книг, папок и старой мебели. Выкрашенные в желтое стены сверху все были в мокрых разводах.

– Крыша, – объяснила Ляля равнодушно. – Теперь уж не починим. Хотите чаю?