Так, что через некоторое время я уплетал за обе щеки макароны с тушенкой, поджаренные на сковороде и залитые парой яиц. После испытанных волнений жор на меня напал капитальный.

Ни оставив на сковороде, ни кусочка, я включил телевизор и стал дожидаться своего напарника, который должен был вскоре придти с работы.

Анатолий Владимирович прибыл точно по графику. Заглянув ко мне в комнату, он довольным голосом произнес.

– Привет отпускник! Я, как увидел твою машину во дворе, сразу понял, что ты прибыл, сейчас переоденусь, потом чайку выпьем, да поговорим, расскажешь, как тебе отдыхалось.

– Да, ты что!!! – удивленно воскликнул он, узнав, что мы с женой были в отпуске на теплоходе Адмирал Нахимов, – Ну, вам крупно повезло, что остались в живых. Ладно, давай рассказывай, как там на самом деле все было, в газетах ведь все не напишут.

И как я не отнекивался, но кое-что рассказать все же пришлось. Семенихин и дальше бы продолжал вытаскивать из меня подробности катастрофы, но я категорически отказался, сказав, что очень тяжело вспоминать все эти события.

В посольстве, если верить собеседнику, ничего нового не случилось. Но меня периодически вспоминали, и больше всех вспоминал атташе, привыкший заскакивать на кухню за пирожками.

Собеседник особо не распространялся, но я понял, его пирожки чем-то полковника не устраивали.

Толя намекнул, что было бы неплохо отметить мой приезд, естественно, он имел в виду водку, привезенную мной из Союза, но у меня на эти бутылки имелись совсем другие планы, поэтому его слова я пропустил мимо ушей.

Сосед особо и не настаивал, прекрасно все понимая.

Так, что спать мы легли рано, чай не водка, много не выпьешь.

Утром, проснулся по будильнику и сразу отправился на пробежку. Все делал тихо, чтобы не разбудить соседа. Тот все еще ощутимо похрапывал.

Когда вернулся, надеясь, что душ будет свободен, в квартире пахло не заваренным кофе, а красками.

Дверь в Толину комнату была распахнута настежь, а сам Толя ожесточенно сдирал шпателем краску с холста, натянутого на мольберт.

– Доброе утро, – поздоровался я, разглядывая в его комнате две большие картины в позолоченных рамках, висящие на стене.

Трудно было удержаться, чтобы не разглядывать тот праздник живота изображенный на них. На обоих натюрмортах горами лежали фрукты, колбасы, жареные поросята и фазаны.

Сейчас же Толян отскребал с холста написанную масляными красками симпатичную зажаренную курицу, лежащую на фарфоровом блюде.

– Чего ты ее сдираешь? – поинтересовался я. – Здорово ведь получилось.

– Понимал бы чего, – кряхтя, отозвался напарник. – Нет в ней жизненной силы, экспрессии нет.

Надо сказать, что похвалил я художника, так на всякий случай, ну не высказывать же сразу настоящее мнение о его произведениях. Зачем отбивать у человека желание творить?

Убрав сторону мольберт, тот снял с себя синий халат, стряхнул с него на развернутую газету остатки краски и сказал:

– Ладно, на утро все закончил, пора завтракать. Скоро на работу.

– Понимаешь, Сашок, – оживленно говорил Толик, немного погодя, размахивая кружкой с кофе. – Я с детства рисовать люблю. Ну, если уроки рисования не считать, до всего сам доходил, самоучкой. Видел, картины на стене? Я их уже здесь рисовал, вроде неплохо получились.

– Надо же, как интересно, – думал я. – Нехилое хобби у моего соседа. У меня профессия повара была, как хобби в прошлой жизни. А у профессионального повара хобби – живопись. Правда, какая-то односторонняя. Еда на блюдах да фрукты на столе и больше ничего.

– Толя, а почему ты рисуешь одни натюрморты? – поинтересовался я, чтобы поддержать разговор.