– Знаешь, только сейчас поверил, что Сашка не сочинял. Здесь двадцать тысяч рублей, десять тысяч он просил оставить тебе, а десять тысяч нам с мамой.

– Откуда у него такие деньги!? – выдохнула Люда. – Почему я о них ничего не знала?

Пашка пожал плечами.

– Объяснять ничего он не стал, сказал только, что все расскажет, когда придет время. Просил только не шиковать и тратить деньги на нужные вещи.

Да, и последнее, он сказал, что ты должна для себя решить, хочешь ли остаться здесь, в Советском Союзе, или уехать к нему. Сам же он любит и ждет тебя. Он написал адрес, по которому ты сможешь ему писать, это адрес его нотариуса, занимающегося наследством. Сама понимаешь, много в письмах не напишешь, теперь мы надолго будем под колпаком у КГБ. Думаю, что Сашкец быстро найдет способ увезти тебя за рубеж, он отличный повар, и голова у него варит, будь здоров.

– Waiting! Waiting for the sun! – хриплый голос Джима Моррисона гремел, заполняя децибелами салон автомашины. В унисон ему я тоже громко орал.

– Вэйтин, Вэйтин фо зе сан!

Машина плавно неслась по высохшему под мартовским солнцем шоссе, хотя вокруг простирались заснеженные поля и перелески.

Время близилось к шести часам вечера, но было еще светло. Закончив переговоры с Пащкой, я сразу выехал из Хельсинки в сторону Йоэнсуу.

Очень удачно получилось, что маман отсутствовала, и я смог обговорить без воплей и шума все вопросы, оставалось только надеяться, что у родственников все сложится хорошо. Вряд ли мне еще раз удастся позвонить домой. Скорее всего, на центральную АТС дадут команду не соединять мамин номер с загранкой, а если соединят, то записывать будут непременно.

Вчера с Салоненом я обговорил массу вопросов, в том числе намекнул, что возможно приеду в ближайшие дни побывать на могиле четы Пеккарайнен, в ответ он сообщил адрес соседки Ритты, у которой есть ключ от ее дома. Она, кстати, знает, что я являюсь наследником.

В Йоэнсуу я приехал, когда уже изрядно стемнело, горло немного саднило от трехчасового подпева ансамблю The Doors. В городе редкие фонари плохо освещали улицы и почти у всех прохожих в руках имелись фонарики. В темноте я ухитрился проехать нужный поворот и потом еще минут пятнадцать пытался найти дом Ритты.

В отличие от соседних зданий, светящихся занавешенными окнами, этот стоял, выделяясь только черным силуэтом на фоне звездного неба.

У соседки на дверях имелся бронзовый молоточек с блюдцем, издавшим мелодичный звук, когда я стукнул в него этим молоточком.

– Terve, – робко сказал я, когда дверь открылась.

– Terve, Alex, – невозмутимо ответила пожилая женщина, как будто я к ней приезжал тысячу раз.

– Я пойду, схожу с тобой, – произнесла она, снимая связку ключей с крючка прикрепленного на стене рядом с дверью.

Зайдя в дом, она включила рубильник в щитке, и в коридоре загорелся свет.

Мы с ней прошлись по комнатам, после чего, рассказав мне, где взять дрова, как включить и выключить обогреватели и прочую технику, соседка засобиралась домой, сделав напоследок комплимент.

– Алекс, оказывается, ты уже неплохо говоришь по-фински, удивительно. В том году я тебя с трудом понимала.

– Ничего удивительного, – подумал я, – когда погружаешься в языковую среду, учеба идет сама собой.

Поблагодарив женщину и пообещав, что когда буду уезжать, все аккуратно выключу, и закрою, и ключ верну ей.

Оставшись один, первым делом я затопил печь. Носить дрова не пришлось, они уже лежали в большой берестяной корзине.

Зная, что печь даст тепло часа через три-четыре, а в доме был изрядный дубак, я перебазировался на кухню, где включил тепловую пушку и на газовой плите заварил большую турку кофе.