«Нет, вы, конечно, можете пойти и по стопам Фрейда, согласовать ваше видение прекрасного через обнажённую натуру, но даже здесь важнее всего будет, всё-таки, психологический портрет…»

Вот и она мечтала заняться именно портретной живописью…

«…так кто, по-вашему, может назвать себя художником, друзья мои? Я вам скажу – любой, кто может что-то сказать этому миру! И не важно, что это будет – большое полотно, клочок бумаги, зарисовка, эскиз или простая салфетка! Любая из ваших работ несёт в себе ваши мысли, эмоции, идеи. И каждая из них навсегда останется с вами, как верный друг, который расскажет о вас, когда вас не будет…»

Рука непроизвольно потянулась к карману джинсов. В мозгу что-то щёлкнуло, заставив вытащить лист бумаги из кабинета Николая Августовича Цапельского.

В том, что это было письмо, Маша не сомневалась. Она расправила на коленях желтоватый листок, слежавшийся от времени на сгибах, и посмотрела по сторонам, словно кто-то мог догадаться о том, что она читает чужое послание.

«Душа моя, Радость моя, Боль моя,

Я помню всё, что было... Чувство вины теперь постоянный мой спутник. Простишь ли ты меня когда-нибудь?

Люблю»

Маша перевернула лист, но больше не нашла никаких записей.

Совершенно неожиданно подул резкий ветер. С северной стороны, словно живая, неслась тяжёлая туча. Воздух наполнился озоном, и Маша поняла, что, если она не хочет промокнуть с головы до ног, ей придётся идти в дом Цапельских. Аккуратно сложив письмо и засунув его обратно в карман, Маша ещё раз задумчиво посмотрела на бегущую под ногами воду.

Катю она заметила не сразу – женщина вывернула с тропинки, когда Маша пересекала ромашковое поле. В одной руке у Кати был бидон, в другой – сетка с яйцами. Катя торопливо перебирала полными ногами, и волосы на её шее, под собранным пучком, прилипли к коже влажными завитками.

- Катя! – Маша легко подбежала к женщине и ухватилась за ручку бидона.

Катя дёрнулась. По краю бидона закудрявилась молочная пена.

- Ах! – домоправительница потянула бидон к себе, и Маша увидела её испугано - выпученные глаза.

- Это же я… - Маша одёрнула руку.

- Прости, - на губах Кати появилась слабая улыбка. – А я подумала… - она тревожно огляделась. - Гуляла? Правильно… Здесь красиво… - Катя протянула Маше сетку с яйцами. – А молоко я сама понесу.

- У Розы брали? – Маша вспомнила имя хозяйки, которую нахваливал Люсьен.

- Да… - удивилась Катя. – Откуда ты знаешь?

- Мне Люська рассказал, - брякнула Маша. Следовало бы спросить о том, что происходит в доме, но Маша понимала, что если бы Катя хоть что-нибудь знала, то непременно сказала бы ей об этом.

Катя, казалось, не обратила на её слова никакого внимания. Она торопливо шла, придерживая крышку бидона средним пальцем, и Маша продолжила:

- Вы же знаете Люсьена? Меня с ним Костя познакомил. Мы встретились в берёзовой роще. Хороший парень, юморной… И знаете, рисует отлично!

- Да, да… - Катя остановилась и внимательно посмотрела на Машу. – Ты уж аккуратнее. У него отец уголовник… И вообще…

Маша хмыкнула, покачав головой.

- Я тебе точно говорю! – Катя даже притопнула. - Как его только земля носит?! А Люську жалко, да. Ты ведь знаешь про его мать? Думаешь, почему она это сделала?

Маша пожала плечами. Вот уж об этом она совсем не думала – мало ли причин у людей закончить свои дни подобным образом?

- Я помню её - красивая, - Катя нахмурилась. – Особо мы не общались, конечно, да и времени не было у меня совсем… Моталась между Николаевским и городом. Моя дочь, Лёка… - Катя моргнула и тряхнула головой, словно опомнившись. – Ах да, о чём это я? Зина… Этот муж её, Валера, редкостная сволочь! Прости меня, Господи! По молодости гуляка был, девкам нравился! Как она с ним жила, не знаю… Наверное, на сколько сил хватило, а потом… Может он и довёл он её до страшного. Ведь все поначалу говорили, что она убежала. Но как же ребёнок? – Катины глаза повлажнели. – Пока не нашли тело, ругали её на чём свет стоит. Ну мало ли чего в жизни не бывает? Зачем же творить-то с собой такое?! – в сердцах закончила Катя и перевела дыхание.