Мы вошли в ресторан. Приглушенное освещение, народу совсем мало, пианист играет мягкую музыку.

– Среди военных ты чувствуешь себя совершенно естественно, – заметил я, после того как мы сели за столик.

– Возможно. Я с раннего детства связана с армией.

Внимательно разглядывая свою спутницу в тусклом освещении, я обратил внимание на ее брошку, единственное украшение на ней, имеющее вид кинжала размером со спичку с парой крошечных крыльев на рукоятке. Брошь была серебряная, очень красивая, и сверкала в полумраке подобно висящей на шее звезде.

– Тебе нравится? – спросила Линь Юнь, переводя взгляд на брошь.

Кивнув, я сказал, что это довольно милая вещица, хотя на самом деле мне было очень неловко, поскольку, как и накануне с духами, Линь Юнь сразу же заметила то, что привлекло мое внимание. Как следствие узкого круга общения я практически не имел дела с представительницами противоположного пола, тем более с изяществом и чувственностью, но обнаружить эти женские качества воплощенными в женщине, которая возила в своей машине противопехотную мину, было просто непостижимо.

И тут мне предстояло узнать, что брошь и жуткий бамбук неразрывно связаны друг с другом.

Сняв брошь с шеи, Линь Юнь зажала пальцами рукоятку крошечного кинжала, а другой рукой взяла со стола вилку и ложку. Держа их вертикально, она плавно провела кинжалом. К моему изумлению, стальные вилка и ложка оказались разрезаны пополам, словно восковые.

– Этот материал сделан из кремния с применением специальной технологии манипулирования отдельными молекулами, острие имеет толщину всего в несколько молекул. Это самое острое лезвие на свете.

С опаской взяв протянутую брошь, я изучил ее на свету. Лезвие было практически прозрачным.

– Разве не опасно носить подобную вещь?

– Мне нравится это чувство. Точно так же, как эскимосам нравится холод. Это чувство ускоряет ход мыслей, рождает вдохновение.

– Эскимосы не любят холод. Просто у них нет выбора. А ты… ты не такая, как все.

– Мне тоже так кажется, – кивнула Линь Юнь.

– Тебе нравится оружие, нравится опасность, а что насчет войны? Она тебе нравится?

– В нынешних обстоятельствах вопрос стоит не так, нравится или не нравится нам война. – Линь Юнь ловко ушла от ответа на мой вопрос, и я понял, что сегодня она не собирается открываться передо мной. Быть может, такой день не настанет никогда.

Однако наша беседа оставалась непринужденной, и нам было о чем поговорить. Ум Линь Юнь был таким же острым, как и ее маленький кинжал, – у меня перехватывало дыхание от ее уколов, а такого рационального хладнокровия мне еще не доводилось видеть в других женщинах.

Но она не раскрывала мне свое прошлое и старательно меняла тему, когда разговор начинал двигаться в том направлении. Я понял только то, что ее родители были военные.

Не успели мы оглянуться, как стукнуло два часа ночи. Свечи на нашем столике почти догорели, в ресторане, кроме нас двоих, никого не осталось. Подошедший пианист спросил, что мы желаем услышать, красноречиво намекая на то, что нам пора убираться.

Я попытался предложить что-нибудь малоизвестное, чтобы мы смогли задержаться в ресторане, если он не сможет это исполнить.

– В «Шехерезаде» есть одно место, когда Синдбад отправляется в путешествие. Забыл, как оно называется.

Покачав головой, пианист предложил выбрать другую вещь.

– Тогда исполните «Времена года», – сказала Линь Юнь. Повернувшись ко мне, она добавила: – Наверное, тебе больше всего нравится «Лето», время гроз и молний.

Мы продолжали разговаривать под мелодию «Времена года», на гораздо менее серьезные темы, чем прежде.