Но на самом деле он и не думает притворяться. У него доброе сердце, и, полагаю, он считает, что таким образом проявляет радушие и делится полезной информацией. Видимо, этот вид туризма для самых ленивых. Во всяком случае, больше никто из моих знакомых не сидит на одном месте, играя в компьютерные игры в ожидании, что дальние страны сами будут приходить к нему с каждой волной тех, кого Дэв называет новенькими. Ему действительно хочется познать мир, но он считает, что лучше всего делать это, глазея в окно магазина.

Люди отовсюду приходят сюда за покупками. Они хотят вспомнить молодость, пополнить коллекцию или найти игру, когда-то особенно увлекавшую их. У Дэва есть и новинки, но это не то, за чем к нему приходят. Те, кто часто наведывается к нему, скорее всего понимают, почему магазин называется именно так. Через пару секунд Дэв, как правило, заговаривает о Макото Учида, и этого обычно хватает, чтобы покупатель уверился в его превосходстве и ретировался из магазина, может, купив в лучшем случае какую-нибудь старую игру за два фунта. Но и это не всегда.

У Дэва почти никто не покупает, но этого «почти» ему, по всей видимости, хватает на жизнь.

Его отец – владелец нескольких ресторанов на Брик-лейн, он оплачивает аренду и содержание магазина, а доход, каким бы маленьким он ни был, позволяет Дэву питаться испещренными ветчиной польскими сырками. К тому же он добр ко мне, так что я не могу его осуждать. Я потерял девушку и квартиру, но получил взамен хорошего соседа и избавление от арендной платы в обмен на редкую помощь за прилавком по вечерам и недельный запас крокетов.

Кстати…

– Да, у нас есть «Зубр» и «Живец» – выбирай! – объявил Дэв, показывая мне бутылки.

Сомневаясь, что смогу произнести вслед за ним хоть что-то из этого, я показал на ту бутылку, в названии которой было меньше букв.

– А еще мне кажется, что у меня где-то было немного «Леча».

Он произнес «Леч» и усмехнулся. Он знает, что это произносится «Лех», он даже спрашивал об этом Павла, но продолжает говорить «Леч», потому что так он может все легко обратить в шутку.

– «Зубр» подойдет, – с трудом выговариваю я. Дэв открывает бутылку и протягивает ее мне.

В зеркале за его спиной я замечаю свое отражение.

Вид у меня усталый.

Знаете, иногда я смотрю на себя и думаю: «Вот так?» А потом сам себе отвечаю: «Да, именно так. Лучше выглядеть ты уже не будешь. А завтра ты будешь выглядеть немного хуже, и так до конца твоих дней. Тебе стоило бы перейти на какие-нибудь витамины».

У меня стрижка как у мужчины за тридцать. До недавнего времени я носил стильные рубашки с ироничными надписями, но в конце концов понял, что настоящая ирония заключалась в том, что они придавали мне далеко не стильный вид. Мне слишком много лет, чтобы экспериментировать с прическами, но слишком мало, чтобы окончательно определиться, с какой именно стрижкой меня похоронят. Вы прекрасно понимаете, о чем это я, – все так завершают свой путь, если у них остается хоть немного волос. Унылая, прилизанная прическа. Она украшает голову каждого из мужчин в слишком просторных рубашках, сидящих за завтраком в ресторане курортного отеля в окружении неприятного вида детей и печально-злобной жены, всю жизнь потративших на то, чтобы растоптать его амбиции, расплющив их до состояния его прически.

Я не хочу сказать, что чем-то лучше их или что у меня какие-то особенно возвышенные устремления. Я ничем не примечательный человек без своего стиля – таких, как я, миллионы. При этом я нахожусь в крайне неприятных годах между «и тридцати нет» и «за сорок». Я думаю, этот период разумно назвать «где-то за тридцать». Иногда я задумываюсь, что будет написано под моей фотографией в «Вэнити фэр», которая появится там, когда я напишу для них что-то вроде редакционной статьи и они решат сделать меня звездой.