Полная блиноподобная луна, которую в трущобах называют скорбящей луной, заливала мечеть своим гипнотическим светом. С моря дул легкий бриз, но воздух был теплым и влажным. Тысячи летучих мышей роились над нашими головами среди натянутых электрических проводов, напоминая музыкальные ноты на нотной бумаге. Маленькая девочка, которой давно полагалось бы спать, все еще торговала гирляндами жасмина. Подойдя к нам, она вручила одну гирлянду Абдулле. Он полез в карман за деньгами, но она, засмеявшись, отвергла их и ушла, распевая песню из популярного индийского фильма.

– Нет более прекрасного свидетельства Божьего промысла, чем щедрость бедняков, – тихо произнес Абдулла. Похоже, он всегда говорил таким тихим и мягким голосом.

– Вы говорите по-английски очень хорошо, – заметил я, искренне восхищенный тем, как красиво он сумел выразить эту нестандартную мысль.

– Да нет, не очень. Просто я знал одну женщину, которая научила меня некоторым словам, – ответил он. Я ожидал продолжения, но он молчал, глядя на море, а затем заговорил о другом: – Скажите, мистер Лин, если бы меня не было тогда в притоне Стоячих монахов, что бы вы сделали, когда этот человек бросился на вас с саблей?

– Я схватился бы с ним.

– Я думаю… – он повернулся ко мне, глядя прямо в глаза, и я вдруг почувствовал, что волосы у меня на голове готовы зашевелиться от необъяснимого страха, – я думаю, что вы погибли бы. Он убил бы вас, и вы сейчас были бы мертвы.

– Нет. Он, конечно, был вооружен, но немолод и ничего не соображал. Я справился бы с ним.

– Возможно, – согласился Абдулла без улыбки. – Возможно, вы справились бы с ним, но если бы вы сумели отвести удар и остаться в живых, то сабля могла бы ранить или убить одного из ваших спутников – девушку или вашего друга-индийца, мне так кажется. Один из вас троих погиб бы.

Я молчал. Безотчетный страх, который я ощутил минуту назад, перерос в явственное чувство тревоги. Мое сердце с шумом гоняло кровь по сосудам. Абдулла говорил о том, как он спас мне жизнь, но в его тоне звучала угроза. Во мне начал закипать гнев. Я напрягся, готовый к сопротивлению, и пристально посмотрел ему в глаза.

Он улыбнулся и положил руку мне на плечо – точно так же, как он сделал это час назад на другой набережной. Охватившее меня ощущение опасности было очень сильным, но исчезло так же быстро, как и возникло. Я тут же забыл о нем – на несколько месяцев.

Обернувшись, я увидел, что полицейский, поклонившись Кадеру, отходит от машины.

– Кадербхай сунул взятку этому копу очень демонстративно, – заметил я.

Абдулла засмеялся, и я вспомнил, что в монастыре он смеялся так же открыто, бесхитростно, абсолютно естественно. Этот смех сразу пробудил во мне симпатию к нему.

– Есть старая персидская поговорка: «Лев должен время от времени рычать, чтобы напоминать коню о его страхе». Этот полицейский создает проблемы на своем участке. Люди не уважают его, и это его расстраивает. Из-за этого он создает еще больше проблем, а люди уважают его еще меньше. Теперь же, увидев, что ему дали такой бакшиш – намного больший, чем получают обычно копы вроде него, – они начнут немножко уважать его. То, что великий Кадербхай заплатил ему так хорошо, произвело на них впечатление. А если люди будут уважать этого полицейского, меньше проблем будет для всех нас. Но все как в поговорке: коп – всего лишь конь, а Кадербхай – лев, и лев прорычал.

– Вы телохранитель Кадербхая?

– Нет-нет! – рассмеялся он. – Господин Абдель Кадер не нуждается в охране. Но я… – Абдулла замолчал, и мы оба посмотрели на седовласого человека в скромном автомобиле. – Но я готов отдать за него жизнь, если вы это имеете в виду. Ради него я готов даже на большее.