– Из вашего тона я заключаю, – сказала она, – что вы разговаривали с мистером Харманом и именно его имели в виду, когда сказали, что вам представилась новая деловая возможность после того, как вы виделись со мной в моем офисе. Что ж, хочу вам кое-что сказать. – Теперь, показалось ему, она выглядела по-настоящему немного испуганной. Она облизнула губы, помедлила, стиснула свою сумку обеими руками и поерзала на стуле. – Стул у вас какой-то маленький, – сказала она.

– Так и есть, – согласился он.

– Я знаю его, – сказала она, – где-то около пяти лет. Естественно, я много чего слышу. Это мой бизнес. Он все время обращается к моему бизнесу, бизнесу с недвижимостью. Купля-продажа, как говорится. Занимается многими вещами. Мастер на все руки, что называется.

– Понимаю, – сказал Эл.

– У него много… – Она остановилась. Потом, с неожиданной широкой улыбкой, показывающей ее украшенные золотом передние зубы, продолжила: – В общем, он не такой, как вы, мистер Миллер; я хочу сказать, его не тревожит, причиняет ли он миру зло.

Эл кивнул. Ее тон перестал быть мягким; в него проникли прямота и удивительная резкость. Харман ей и впрямь не по душе, осознал он. Ее чувства вышли наружу, потому что она не была лицемеркой. Она не могла притворяться, что ей кто-то нравится, если он ей не нравился.

– Вы считаете, – сказал он, – что мне следует держаться подальше от этого Хармана?

Теперь ее улыбка смягчилась, стала более задумчивой.

– Ну, – медленно проговорила она, – это, конечно, ваше дело. Может быть, вы знаете его лучше, чем я.

– Нет, – сказал он.

– Я думаю, что вы честный человек, а он нет.

Она смотрела на него со спокойствием во взгляде. И все же за этим спокойствием скрывалось волнение. Это ведь так трудно, подумал он, для негритянки. Сидеть здесь с белым мужчиной и в нелестных выражениях обсуждать другого белого мужчину; того и гляди, на нее ополчатся. Я могу оборвать ее, могу ее выставить. Но боится она не совсем этого; больше похоже на то, что она боится, как бы я не перестал обращать внимание на ее слова. Как бы не закоснел в своих расовых предрассудках и не проигнорировал все, что она сказала.

– Я знаю, что вы близко к сердцу принимаете мои интересы, – сказал он, но, хотя именно это он и имел в виду, слова прозвучали фальшиво. Просто фраза.

Она подняла и опустила голову: поделенный на части кивок.

– Я буду действовать осторожно, – сказал он.

Спустя недолгое время Джим Фергессон, лежавший на полу своей мастерской под «Бьюиком», услышал, как неподалеку остановилась, подъехав, какая-то машина. Судя по звуку, машина была новой. Он выкатился и увидел перед собой радиаторную решетку почти нового «Кадиллака». Дверца уже была открыта, и наружу выбирался мужчина в деловом костюме и сияющих туфлях.

– Приветствую вас, мистер Харман, – сказал старик, садясь на своей тележке. – Вижу, вы вернулись. Я отлучался, когда вы приезжали в прошлый раз. С вашим автомобилем ничего серьезного, не так ли? Этот же «Кадиллак» ваш почти новый?

Он нервно рассмеялся, потому что ему ни в коей мере не хотелось иметь дело с машиной Хармана; у него не было ни инструментов для машины такого рода, ни опыта работы с нею, этой новой дорогой машиной, с ее неисчислимыми вспомогательными механизмами и аксессуарами.

Харман, улыбаясь, сказал:

– У каждой машины есть свои тараканы, Джим. Как вы мне всегда говорите.

– Это, конечно, правда, – сказал Фергессон.

– Ничего серьезного, – сказал Харман. – Ее надо только смазать.

– Хорошо, – с облегчением сказал Фергессон.

– Джим, вы, говорят, закрываете свое дело, – сказал Харман.