Пистолет нетерпеливо дернулся.

Вера медлила.

Пистолет прижался к ее виску.

Не глядя на Анатолия, Вера начала бег по пуговицам, пистолет торопил ее движения. Блузка была снята, за ней последовала юбка, затем колготки. Вера осталась в одном боди. Чудного пепельного цвета с кружевами. Мужчины окружили ее, и, даже не видя их лиц под масками, она почувствовала, как они заухмылялись, разглядывая ее. Наконец хоровод приостановился, и главный снова сделал указующий жест. Один из бандитов опустился на колени и расстегнул боди, которое, как известно, расстегивается снизу…

Сзади просунулись две руки и спустили верхнюю часть боди ей под грудь. Между ее бедер сзади всунулось колено, заставляя ее расставить ноги, и стая черных перчаток осела вороньем на ее тело.

В этом было что-то дикое, странное до ужаса, ирреальное. Что-то бредовое, как детский «ужастик» о черной руке, рассказывавшийся по ночам страшным шепотом в пионерских лагерях.

Вера закричала, как кричат в кошмарном сне. И тут же получила довольно чувствительный удар по лицу. Она задергалась молча, пытаясь вырваться, но крепкие руки держали ее, не давая сделать ни шагу.

«Воронье» перелетало с места на место, Веру гнули и наклоняли во все стороны, и черная, грубая, холодная кожа бесстыже приникала и проникала повсюду, безошибочно находя самые чувствительные точки.

Она боялась смотреть на Анатолия. Тот попытался закрыть глаза, чтобы не видеть, что делают с Верой. Но тут же дуло пистолета коснулось его лба:

– Не нравится, папаша? Чего морду-то воротишь, зенки закрываешь? Не рад, значит, что мы тут вчетвером твою бабу щупаем? А ты как думал? Баксами помашешь, так все сучки твои? – раздался тот же молодой голос. – А мы, видишь, и бесплатно пользуемся! У нас, как при коммунизме, – все вокруг народное, все вокруг мое! – Парень довольно захихикал. – Тебя как учили в детстве? Что человек человеку?.. Правильно: друг, товарищ и брат. А с другом, товарищем и братом надо – что? Делиться! Вот ты и делишься свои добром, как хороший мальчик… Вернее, как хороший дедушка!

И он издевательски заржал. Ему вторили несколько приглушенных смешков остальных.

Под аккомпанемент этих смешков Веру рывком развернули спиной к Анатолию и вынудили наклониться. Все четверо образовали полукружье, но так, чтобы не заслонить Веру от Анатолия, которому был отведен «партер», – расстегнули как по команде свои одинаковые черные пальто, спустили «молнии» на брюках и ощетинились крепкими пенисами, на которые начали дружно натягивать презервативы.

Анатолий забился в кресле, отчаянно замычал, чем только развеселил насильников.

Вера с трудом осмысливала происходящее. Все это и вправду напоминало какой-то дикий спектакль… До такой степени странный, неправдоподобный, что, казалось, вот-вот кто-то из них рассмеется и скажет: «Ну будет, мы вас разыграли!»

Но это был не розыгрыш и не шутка. Если это и был спектакль, то Вере была в нем отведена роль жертвы изнасилования, и роль свою, похоже, ей предстояло исполнить по-настоящему…

И нешуточная реальность этого кошмара не замедлила подтвердиться.

– Смотри, смотри, глазенки-то не закрывай! – комментировал все тот же голос. – Хороша твоя женушка, а? Нам тоже нравится!

Вера на мгновение представила, на что именно сейчас должен смотреть Анатолий, и с трудом сдержала стон – стон стыда, унижения и бессильной ярости.

Она изо всех сил пыталась отключиться от происходящего, отделиться от собственного тела, содрогавшегося от движений мужчины в лыжной шапочке и черном пальто. Она старалась сосредоточиться, найти какой-то выход, что-то предпринять – что-то такое, что способно было бы положить конец этому дикому и бесстыдному спектаклю…