Прочувствованный спич Любочку растрогал. Она выпила полный фужер, порозовела и весело принимала поздравления.

Меж тем становилось всё шумнее.

Катушечный магнитофон, дотоле «барабанивший» голосом Гнатюка, всхрюкнул и выдал «Падает снег».

– Ой, лапочка Адамо! Любимчик! – первая дворовая оторва и эпатажница Светка Литвинова выскочила на середину комнаты, стянула через голову платье и, оставшись в открытом купальнике с розочкой на плавках, принялась медленно извиваться под музыку.

Конечно, главным здесь был не Адамо, а купальник. Купальник этот она сфарцевала у спекуля и третий день таскала на себе, ища случай публично продемонстрировать.

Глядя на извивающуюся Светку, нахохлившийся Гранечка сжал зубы, яростно схватил пригубленный бокал и, хоть и давясь, впервые в жизни допил до дна. Изумившись самому себе, наполнил заново – дабы закрепить навык.

Воспользовавшись тем, что хлопотавшая по дому Наталья отлучилась на кухню, Мари Шторм очень ловко перехватила в коридоре Альку, безмолвно втолкнула в кладовочку, оставленную Зулиёй и Фомой. – Иди что покажу! – пробормотала она. Захлопнув ногой дверь и прижав его спиной к шкафу, жадно впилась в губы.

– Уймите ваши порывы, барышня! – Алька захихикал. Принялся неловко отбиваться. Но разохотившаяся Мари уже поползла вниз.

– Молчи, дурачок! Сделаю приятно, – горячо прошептала она. Натренированным движением ухватилась за змейку, попыталась дёрнуть.

Дверь распахнулась. Через проём в кладовку полился свет из коридора. И в этом проёме таращилась на них Наташка Павелецкая.

Алька дёрнулся, на сей раз нешуточно, отбросил насильницу в сторону.

– Татка! Это совсем не то, что ты думаешь! – пробормотал он, чувствуя себя полным идиотом.

Почерневшая Наталья, поджав губы, развернулась. Входная дверь хлопнула.

– Ты – дурра! – заорал на Мари Алька. Оправляясь на ходу, кинулся догонять.

– Чего она, шуток не понимает? – удивилась Мари.

Алька добежал до двери, когда снаружи позвонили.

«Вернулась!» – счастливый, готовый упасть на колени, распахнул дверь. Отшатнулся.

Вместо Натальи в квартиру ввалился изможденный, невеликого росточка сорокалетний человек с задранным кончиком носа – в форме башмачка с воронкой посередине, – будто подмётка продырявилась. Это был сосед Поплагуевых по площадке пьяница Николай Сергач. Впрочем, на работе, в Обществе по распространению знаний, где Сергач трудился лектором-международником, он слыл за человека вовсе непьющего, хотя и слабого здоровьем. Спасали хорошая реакция и жена – старшая медсестра в райполиклинике. Всякий раз, готовясь впасть в запой, Сергач успевал оформить больничный.

Судя по мутному, страдающему взгляду, болел марксист-международник не первый день.

– Шум по подъезду стоит. Отец, поди, не знает, чего тут у вас куролесится, – произнёс Сергач со строгостью.

– Не твоя забота, – огрызнулся Алька. Соседа, как и прочих тружеников идеологического фронта, он не переносил на дух. – Выкладывай, чего заявился?

Поняв, что шантаж не удался, Сергач убрал с лица грозность и искательно вздохнул.

– Нальете?

– С чего бы?

– Трубы горят.

– Я! Я-я! – торопясь, протиснулся Баулин. Допустить, чтоб славная шкода обошлась без него, не мог. Сергача он немного знал – как-то видел среди отцовских посетителей. Подмигнул остальным. – Значит, так, гость заморский. Встань на стул и скажи с выражением: «Коммуняки Русь продали».

– Не могу, – отказался Сергач. – Что хошь просите! На колени встану, а этого нельзя.

– Тогда сдохнешь с похмелья.

– Сдохну, – обреченно подтвердил Сергач. – Но партию не продам.