– Не хочу. Подпишите это.
Я не только коллег и задержанных строить могу – я могу начальнику дерзить. Я могу все, и ничего не почувствую.
– Александра.
Хименес сел в кресло, стена зарастала благородным мрамором, и мы снова играли в гляделки. Хотите сыграть в гляделки с кумиром отрочества? Не советую, это разочаровывает, потому как вспоминаешь одно, а видишь другое. В памяти герой при кителе и сиянии, а перед глазами усталый немолодой интриган, кабинетный вояка с цепким взглядом.
«Как же это вас так, Франциск? Что вы почувствовали при этом?»
– Да, сун цу Хименес.
– Сделаем так. Ты идешь в отпуск.
– Отпуск?!
Это как всадить в реактор пакет, когда еще прошлый не прогорел. Это как… Он что, не понял ничего? И он тоже – не понял?
Я вдруг почувствовала, что устала, просто смертельно устала. Что все дерьмо, что нет выхода, что вот этот престарелый парень сейчас перекрыл мне последний – из огромной чистой любви к своей подопечной, к рыжей умничке, которую иначе превратят в чистый лист.
Черт, а я и впрямь хотела – чтобы чистый лист, табула раса. Чтобы бегать от облав, не помня себя, чтобы продираться иерархией трущоб, чтобы глядеть на звезды сквозь купол и думать, почему меня туда не тянет. Чтобы придумать себе красивую историю, что я – секретный агент, которому стерли мозги. Придумать – и оказаться почти правой. Чтобы все было круто, грязно, чтобы чужая жизнь корчилась в моем захвате, чтобы я – сверху!
«Отпуск? Франциск, да вы гоните».
Адмирал смотрел на меня и молча тушил окурок в пепельнице. Табак, мрамор и одеколон – и призрак мира за непрозрачной стеной. Мира, куда меня не пускали.
– Отпуск и премия. Двойная, например. Твои допуски полежат у меня, заявление – тоже. Куда хочешь? На Фьюли? На Бруствик?
Курорты. Отличные курорты – на границе Империи. Жаль, я и там буду на поводке.
– Кого отправить с тобой? Или партнера найдешь на месте? Прости, я бы и сам махнул, но стар для тебя, понимаешь…
Шутит. Уже шутит – значит, решил, что рассосалось: поистерила дурочка и угомонилась. Что я чувствую? Ничего. Мною по старинке вытерли весь кабинет и кинули в ведро, мне непрямым текстом объяснили, что я не права. И я уже сама поняла, что мечтала о саморазрушении.
Я сглотнула литра полтора слюны, а все равно не чувствовала почти ничего.
Нахамить бы.
– Я поняла, сун цу Хименес.
Вместо хамства – встать, начать выворачивать карманы: допуск уровня «инквизитор», капитанский допуск, запал-карта от «Тиморифора» (прости, мой Алый). Хименес открыл ящик стола и принялся складывать туда эти предметы по одному.
Я развернулась и пошла к дверям.
– Подожди.
Оборачиваться не хотелось: я только что не смогла отстоять себя. Психоанализ в кабинете шефа – это так восхитительно, словно и впрямь мною помыли полы.
– Ты отличный капитан, Алекса.
На локте задержалась рука – приятно, несмотря ни на что. Именно поэтому я стряхнула эту самую руку и вышла. Потому что приятно и потому что сама знаю, что я отличный капитан.
Снаружи было людно: к шефу образовалась очередь, а я шла мимо этих людей – кто они? – и привыкала к мысли, что у меня есть премия и отпуск. Мысль шла скверно, ее приходилось запихивать в голову, уминать и утрамбовывать там.
«Ничего, Алекса, справишься. У тебя впереди три недели жаркого солнца. Если повезет – то двойного солнца. Говорят, на Бруствике получается модный сероватый загар. Рыжие волосы, голубые глаза, пепельная кожа…» Меня чуть не стошнило от понимания: я еду на курорт, чтобы развеять депрессию. А депрессию вызвало то, что меня не устраивает мое спокойствие. А не устраивает оно меня потому, что…