Чувствую на себе тяжелый, испепеляющий взгляд.

– Расклад не переделаю, даже не проси, – фыркаю, подтягивая к себе кружку вкусного кофе.

– Больно надо, – бубнит Энтони, вновь поворачиваясь к Люку. – Я закинул свои вещи в апартаменты. Если сегодня провалишь отборочные – не забудь забрать свою квашеную капусту из холодильника. Она воняет на всю кухню.

Даже я теряю дар речи и провожаю взглядом выходящего из кофейни Демона. Люк неуверенно возвращается за стол и прокашливается.

– Осел, – ощетинивается Люк.

Впервые слышу из его уст что-то более-менее грубое. Оказывается, даже стойкого, невозмутимого корейца можно вывести из себя. Хотя его можно понять. Кимчи – одно из важных блюд его народа. Я бы этому придурку кроссовок в одно место запихала, если бы он что-то посмел сказать про пшеницу. Несмотря на то, что меня саму тошнит от нее.

– У тебя будет шанс надрать ему задницу на танцполе, – смело подмигиваю расстроенному Люку.

– Кстати об этом, – парень смотрит на золотой циферблат часов на его запястье. – Нам уже пора выдвигаться.

Провожу следующий час на крыше здания (это оказывается единственное свободное от людей место, все остальные заняты нервными участниками), репетируя свой танец. Затем быстрый душ, чтобы освежиться. Судя по влажности кафеля и пустоты в апартаментах Робин уже успела сделать все гигиенические процедуры и уйти. Натягиваю на себя широкие джинсы, майку, толстовку, куртку и берцы. В рюкзак запихиваю костюм для танцев и выбегаю из комнаты.

Встречаемся с Люком перед входом в наш билдинг, как и договорились, и выдвигаемся в сторону студии. По пути почти не разговариваем, стараемся наслаждаться прохладным январским воздухом и лучами теплого солнца. Каждый думает о своем. Я мысленно повторяю танцевальные связки, прокручивая трек в голове. Люк, думаю, делает то же самое. Он идет через несколько людей после меня. А прямо передо мной Энтони.

И какого черта я запомнила, какая очередь у этого идиота?

На первом этаже съемочной студии нас встречает миловидная девушка с ресепшена. Она проводит в общую гримерку, в которой уже царит хаос. Кто-то плачет, кто-то смеется, а кто-то делает и то, и другое одновременно.

Мне становится не по себе.

Присаживаюсь за один из косметических столиков. Они не работают, лампочки выключены и визажистов сегодня нет. Сегодня мы предоставлены сами себе. Лишь во время съемок нас будут гримировать. Сейчас для этого нет нужды. Нас не будут снимать на камеры, поэтому идеальная кожа не важна. Только судьи будут рассматривать нас под лупой.

За ширмой быстро переодеваюсь в свой костюм – ярко-красный боди с длинными рукавами, словно у гимнастки, и высокие носки. Накидываю сверху толстовку и вновь забираюсь на высокий стул, будто попугай на жердочку.

Нервно заламываю пальцы и оглядываюсь, подтягивая под себя ноги: Робин нигде не видно; Люк, практически полуголый, разминается, слушая музыку в наушниках; несколько знакомых лиц пробегают мимо с бутылками воды в руках; Энтони сидит в углу, уткнувшись в телефон. Кажется, он совсем не волнуется. Еще бы, не думаю, что такие моральные уроды, как он, могут волноваться.

Да и расклад у него был идеальный – он сто процентов пройдет отборочные.

Тяжело вздыхаю, когда выходит девушка-ассистент и просит нашу группу пройти в зал. Начинается. Подходит наше время. Предыдущая группа уже практически разошлась. Те, кто уже оттанцевали – либо сидят в гримерке, либо уходят. Между группами у судей перерыв. Значит у нас есть минут десять чтобы собраться с силами.

Сжимаю и разжимаю кулаки, когда мы занимаем свои места в зрительском зале. Прямо сбоку от сцены и мест жюри. Мне становится не по себе, когда судьи – многолетние лидеры в танцевальной индустрии – садятся в свои кресла.