А что, собственно, со мной имело место? По минутам. Из шара холодного огня я вытащил свою вчерашнюю поездку и прочувствовал все снова – в ускоренном темпе, а избранные моменты в реальном времени, по минутам. Всегдашняя автомобильная «пробка» у Белорусского вокзала, выхлопные миазмы, гладкое скучное шоссе, дурацкий рекламный щит возле придорожной кафешки с не менее дурацким названием… Ничего из ряда вон. Землетрясение – само собой, но вряд ли оно предназначалось нам обоим: Каспийцеву и мне. Занятно другое: сразу два человека в «Госснабе» – дама за столиком и хозяин – обратили на меня, незаметного человечка, внимание. Случайно ли?

Скорее всего да. Во всяком случае, недоказуемо.

Спустя полчаса я отвлекся от карточек и удивился сам себе: оказывается, я начал ощущать интерес к проблеме, чувствовал подъем и даже более того – знакомый, еще не совсем забытый зуд, подозрительно напоминающий энтузиазм!..

Я знал, что это не к добру. Но было приятно.

К восьми часам утра я полностью разделался с данными Максютова и переключился на Шкрябуна. Как и следовало ожидать, его массив оказался наполненным главным образом избранными сообщениями печати за последние пятнадцать-двадцать лет, сомнительными материалами, почерпнутыми из глобальных электронных сетей (вот уж ни минуты не сомневался, что в сельском доме Шкрябуна имеются компьютер и телефонная связь!), и тому подобным мусором, в какой только влезешь – тут же и увязнешь, как в тухлом болоте с лягушками. Шкрябун даже не потрудился рассортировать материал как следует, с чего непременно начал бы любой новоиспеченный лейтенантик в отделе информации.

Я даже расстроился.

Ради какой великой задачи Максютов смерть как хотел добыть весь этот невостребованный утиль? Поднимите мне веки, не вижу! Первое, что приходило в голову при взгляде на массив, – найти борзописца, чтобы скоренько настрочил еще одну книжонку о великих тайнах, гонорар пополам.

Оставалось, правда, надеяться на то, что главное Шкрябун приберег на потом. В тайнике. И содержимое тайника, вероятно, рассчитано на самоуничтожение спустя определенное время. Шкрябун страховался, вываливая перед Максютовым хлам как демонстрацию готовности сотрудничать и требуя гарантий в обмен на большее. Я его понимал. Хочешь ходить по носорожьей тропе и не сгинуть под копытами – отращивай на спине броневые щитки, стань Кайманом…

Однако намек Шкрябуном был дан и мною понят. Часть карточек – на самом деле текстовых файлов – оказалась помечена. Самые старые карточки, возрастом до 1996 года, были помечены почти все. Дальше – меньше. Гораздо меньше. Надо было понимать так: «паранормальная» группа Шкрябуна работала своими методами по аномальным явлениям. По некоторым. По тем, что помечены. Или хотя бы пыталась работать. Более того: с частью своих рабочих объектов, всех этих телепатов, ясновидцев и прочих колдунов Шкрябун поддерживал связь и после разгона группы! Даже после своей отставки. Почему бы нет? Направление прикрыли как бесперспективное, о нем забыли. Кто может запретить пенсионеру заниматься любимым хобби? Что они там нашаманили – никому не известно. Тайна.

И за нее Максютов готов платить.

Я не успел просмотреть и пяти процентов всего массива, как в туалете зашумела спускаемая вода, а потом, спустя полминуты – еще раз. Настьке это нравится. Вот сейчас дождется, когда бачок ватерклозета наполнится хотя бы на четверть объема, – и опять повторит…

Так и есть.

Ну и ладно. Пусть дергает ручку хоть целый день – главное, умеет пользоваться и, возможно, понимает смысл этого действия. Что ни говори, а ученье – свет. Особенно многолетнее. Как говорил мой школьный учитель, терпение и труд преобразуют любой предмет в мелкодисперсную субстанцию…