- Вторая стадия принятия неизбежного: гнев.

И прежде, чем я успела понять смысл сказанного, мой мир за долю секунды перевернулся, погружаясь в пуховую мягкость постели. Евангелион одним мощным движением вжал меня в кровать, прижимая руки к подушке над головой, предотвращая таким образом любые попытки сопротивления.

- Вот так будет правильно, мату маи.

Рваное дыхание из моей груди шевелило пряди его вороных волос. По телу разливался жидкий огонь, который, как мне показалось, нельзя было укротить, утолив жажду расправы. Да и поза была весьма странной для борьбы двух людей. Мои ноги обвивали бедра мужчины, и я чётко ощущала разливающийся жар внизу живота, а учитывая, что свои штаны я надеть не успела…

- Отпусти. - Цежу я, пытаясь вырвать руки.

Зелёные омуты стремительно темнеют, и я вижу короткие всполохи черноты, ползущие от края зрачка. Евангелион медленно склоняется к моему лицу и глубоко вдыхает, сглатывая слюну, как, если бы старался устоять от того, что чуяли его рецепторы.

- Отпущу, как только ты вспомнишь, что не какая-то студентка, а непоколибимый страж, в чьих жилах течёт кровь Великой!

- Я иномирянка. - процедила я, ощущая давление его тела. - Или ты забыл?Во мне нет ни капли крови вашей королевы!

- Я бы на твоём месте не был так уверен, после обряда обращения в ванпайры -усмехнулся в своей манере этот… этот… - Не ты ли выпила до дна кровавое подношение, после которого поняла, что не сможешь вернуться к прежней жизни? А ведь там была капля её крови, которая с того момента… - Евангелион большим пальцем погладил моё запястье. - …течёт в твоих венах, меняя её свойства день ото дня.

У меня чуть глаза на лоб не полезли от этого вопроса. Откуда он мог знать о том, что творилось в моей голове? О моих мыслях, о невозможности вернуться домой и жить, как раньше? Но промчалась одна удивительная секунда времени и меня настигло понимание, что так думает каждый, кто прошел обряд. Абсолютно каждый страж магической академии триад с того самого мгновения понимает, что он никогда не станет прежним, потому что не только он меняется, но и мир вокруг него. Кому, как нельзя лучше, знать об этих мыслях, как не проректору, который видел тысячи обрядов посвящений?

Я сглотнула, успокаивая разогнавшееся до нечеловеческих пределов сердце. Постепенно дыхание стало выравниваться и гнев сходил на нет. Всё это происходило не слишком быстро, но всему виной мужчина, который не собирался менять позиций и уж тем более отпускать без военного трибунала.

Его взгляд медленно скользил по моему лицу и мне не слишком нравилась моя собственная реакция на этого человека. Если ранее я ещё думала о неясном и легком влечении к нему, спокойствию рядом с ним, нежности в его глазах, то сейчас я понимала, что всё это не более, чем мои собственные “хотения”. Слишком остро он смотрит на меня. Там в глубине его глаз горит какой-то алчный огонёк его желаний. Он будто облизывается, истекая слюнями, предвкушая скорую расправу с источником его возможных наслаждений. И я не чувствую себя спокойно, потому что моё тело трепещет, от одного только ощущения его тяжести, от касания к коже, от скольжения взгляда.

Разве Женя позволил бы себе что-то подобное по отношению ко мне? Тот Женя, которого я знаю, никогда бы не посмел поцеловать меня. Никогда бы не смотрел с таким вожделением и никогда бы не загнал нас в эту ситуацию, где был бы не просто дядей, а желанным мужчиной, желающим меня, как женщину.

- Женя никогда не смотрел на меня с таким очевидным желанием обладать. - тяжесть моих слов повисла тяжким грузом над нами, и я видела, как резко меняется взгляд Евангелиона, но он не торопился отпустить.