Одна мысль внезапно стала навязчивой: а что, если это действительно конец? Не метафорически, а буквально. Что если те «радикальные меры», озвученные стерильным голосом, и есть последняя точка? Не та, после которой начинается что—то ещё, а просто точка, после которой пустота.

Аркадий смотрел в окно, машинально узнавая знакомые улицы. В городе всё оставалось на своих местах, но ему казалось, будто он видит это впервые после долгого отсутствия. Дома, улицы, магазины и перекрёстки выглядели декорациями, которые кто—то забыл убрать после спектакля.

Набережная перешла в бульвар Ленина, вдоль которого тянулись аллеи старых лип. Мимо промелькнула школа № 7 – ныне «Учебный центр адаптивного развития», хотя стены её остались прежними. Именно в этом здании Аркадий провёл первые школьные годы. Тогда это была простая кирпичная школа с запахом мела, старых книг и свежевымытого линолеума.

Каждое утро он выходил из дома ровно в восемь и неспеша шёл по широкой улице, залитой солнцем и весенними лужами. Соседи улыбались, приветствуя друг друга простым «доброе утро». Буднично, спокойно, без особой теплоты, но так естественно, словно иначе и быть не могло.

После уроков Аркадий с друзьями часто бегал в парк. В те годы парк был просторным, зелёным и светлым. Люди гуляли по дорожкам, читали газеты или книги на скамейках. Пахло распустившейся сиренью и нагретым солнцем асфальтом. Мальчишки гоняли мяч, девочки рисовали мелом. Обычное детство, полное простого счастья.

Аркадий закрыл глаза, и воспоминания стали ярче. Он видел себя десятилетним веснушчатым мальчишкой с растрёпанными волосами и разбитыми коленками. Лето приходило неожиданно и приносило свободу: солнце, улицу, друзей, мороженое, велосипед. Тогда никто не говорил о проблемах и будущем. Жизнь была тёплой и понятной.

Он вспомнил, как отец водил его на футбольные матчи местной команды. Стадион гудел, и это был настоящий праздник – шумный и живой. Рядом всегда был отец – спокойный и уверенный, знавший ответы на любые вопросы. Аркадий не мог представить, что когда—нибудь мир перестанет быть таким ясным.

Мать работала в библиотеке. Он часто заходил к ней после школы, помогал расставлять книги или просто сидел рядом. В библиотеке время замедлялось, воздух был пропитан запахом старых страниц и слегка пыльных обложек. Ему казалось, что внутри книг спрятаны ответы на все вопросы – достаточно лишь открыть нужную страницу.

Теперь, глядя на знакомые дома и улицы, Аркадий понимал, что утратил способность испытывать это простое счастье. Оно стало казаться иллюзией, чем—то далёким и невозможным. Он попытался вспомнить, когда исчезло это чувство, растворившись постепенно и незаметно. Наверное, именно в этом и была главная потеря – не в событиях, а в медленном угасании прежнего мира.

Сегодня в Первопрестольске люди не улыбались без причины. Улицы были тихими и пустыми, а парки – стерильными и официальными. Даже деревья росли строго по линиям, аккуратно подстриженные по инструкции. Ладогин думал, что где—то глубоко внутри он остался тем мальчишкой, для которого мир был прост и открыт. Но тот мальчик теперь молчал, глядя на происходящее глазами взрослого, разочарованного и уставшего человека.

Он открыл глаза и увидел площадь Победы. В центре возвышался памятник, всегда казавшийся ему вечным. Но сейчас он выглядел холодным и отчуждённым. Аркадий пытался ощутить связь с этим местом, с камнем и бронзой, но её больше не было. Всё, что когда—то наполняло его смыслом и теплом, исчезло.

Ладогин ощутил горечь. Не злость, не разочарование, а именно горечь – от того, что надежды детства не сбылись. Взрослая жизнь оказалась совсем иной, не хуже и не лучше, просто чужой. И теперь он не знал, какая жизнь настоящая – та, из его памяти, светлая и беззаботная, или эта – спокойная, наполненная серостью и неопределённостью.